Дева, Дракон и другие диковинки

Колдун сверкнул глазищами и плюхнул на отлакированный столик ржавый котел. Госпожа Гортензия сунула было нос под крышку, но он схватил ее за руку и оттащил в сторону. Какая у него силища, оказывается. А на вид такой тощий, неприглядный.

– Очень сильное зелье, – рявкнул колдун. – Вдохнешь, тут же влюбишься в того, на кого первого посмотришь.

Госпожа Гортензия испуганно прижалась к стене. Еще не хватало влюбиться в это пугало. Хотя если бы он вдруг воспылал к ней страстью, было бы приятно. И полезно к тому же. Ручной колдун в хорошем хозяйстве всегда пригодится.

– Где гонорар? – неромантично напомнил он.

Госпожа Гортензия с вздохом полезла за пазуху.

– Здесь половина. – Она протянула ему увесистый мешочек с золотом. – Вторая половина после того, как зелье подействует.

Под недовольным взглядом колдуна – а он что думал, она за здорово живешь ему всю сумму отвалит? – госпожа Гортензия схватила котел и выволокла его из комнаты. Ей не терпелось испробовать зелье в деле.

И так жизнь гадкая, а чем дальше, тем гаже становится. Дома было несладко, в пути страшно, сейчас и того хуже. Куда идти, неведомо, к чему идти, неведомо, дойдут ли, неведомо. Ведомо одно – нельзя ее тут одну оставлять. Сгинет ни за что без присмотру, он себе вовек этого не простит. Бальсиор вроде младенца, хоть и весь в бархате. Цельфий существо разумное, но не человек все-таки. Польза от него невелика. Засел себе в лесу, носа в город не кажет – а куда ему, дракону то. А ведь ей каждый день забота нужна. Подлецов вокруг сколько, только успевай оборачиваться. Дева могла бы помочь, у них сразу взаимопонимание возникло. Но взаимопонимание это одно, а кобылку и почистить надо, и в стойле у нее прибраться. Будет дева это делать своими ручками? То-то же. Вот и приходится за всем самому присматривать. Не бросать же на полпути.

Злился Дзуруб, ворчал и злился, но дело делал. И за пегой ухаживал, и деву с Бальсиором мирил, и Цельфию в лес носил виноград, и госпоже Гортензии сплетни пересказывал, и служанке по хозяйству помогал. Пол подметал, чашки скреб, на рынок бегал за продуктами.

На рынке с ним и произошла история.

В «Радужной Бочке» закончились карасики, а карасиков всегда подавали по пятницам под соусом из шафрана. Со всего города приходили на этих карасиков, никак нельзя было без них. Дзуруб и вызвался сходить. Делать все равно нечего. У пегой корма достаточно, чистоту с утра навел и свободен. Ей там и не скучно, вон какой красавец статный белогривый рядом копытцем постукивает. Деву тоже развлекать не нужно. Она к Цельфию утопала, виноград ему понесла, как только влезает в него этакая прорва.

А Бальсиор четвертый день пропадает в комнатах госпожи Гортензии, и чего ей от него нужно, вот бы понять. Хоть бы дело какое любовное затевалось. Так нет, он нарочно подкрался, подслушал разок, ничего там не происходит. Кормит она его там, это да. И все. А Бальсиор ничего, не отказывается. Понятно, оголодал на драконьих харчах, да и сейчас с золотишком у них негусто, так что госпожа Гортензия с усиленным питанием очень кстати. Он бы тоже не стал отказываться, только ему хозяйка почему-то ничего вкусного не несет. Вот и получается, что пока одни над вкусностями прохлаждаются, другим приходится по рынку шататься, карасей торговать.

Дзуруб ворчал по привычке. На самом деле ему нравилась уютная толкотня на Кирионском рынке, выкрики торговок, ароматы съестного, звон монет, танцующих на прилавке. Так бы и ходил целый день, здесь монетку сторгуешь в свою пользу, там другую, вот и прошел день с пользой. Пригодилась папашина наука, уж он бы порадовался.

Дзуруб шел между рыбных рядов, высматривая карасиков покрупнее и размышляя, чем папаша сейчас занимается, все еще своим цирком или образумился и вернулся к почтенной профессии горшечника. Эх, и поторговал бы я с тобой, папаша, призадумался Дзуруб и чуть было не прошел мимо лучших карасиков на рынке, как вдруг услышал голос…

Он осторожно выглянул из-за угла, чтобы убедиться, не ошибся ли, и, тут же, расплывшись в кривозубой улыбке, кинулся к сухопарому черноволосому мужчине в драном плаще, который рассыпал по прилавку шарики из цветного стекла и заставлял их плясать на потеху публике.

Публика, правда, не потешалась.

Две мясистые тетки недовольно шмыгали носами и перешептывались, а щербатый пацан – и откуда у таких неуважение к истинных чудесам – на полрынка вещал о том, что шарики не сами по себе прыгают, а на веревочках подвешены. На веревочках, как же. Держи карман шире. Он то в папашином цирке насмотрелся на всякие веревочки. Здесь чистое колдовство, аж мурашки по коже.

Дзуруб подождал на почтительном расстоянии, пока представление не закончилось. Шарики бессильной цепочкой опустились на прилавок, скучающая кучка зевак разошлась, не оставив ни монетки. Колдун с мрачным видом раскладывал шарики по карманам.

Дзуруб приблизился и срывающимся от волнения голосом проговорил:

– Господин Нитачох, вы меня помните? Я Дзуруб, с лошадкой вам еще помог, а вы папаше с пивом удружили, нам бы снова ваша помощь пригодилась…