Дева, Дракон и другие диковинки

– Название ее сладкозвучно и напевно, – зарделся красавец. – Целыми днями я бы мог наслаждаться музыкой ее звучания…

– Короче! – скомандовала девица.

– Элизея, – послушно выдохнул тот. – Страна Дивных Озер, поющих водопадов и розово-багряных рассветов…

Тьфу ты, искренне огорчился он, жалость какая. Должен был догадаться, что поход в логово госпожи Гортензии ничем перспективным окончиться не может.

– Ну что? – требовательно спросила девица. – Знаете, где это?

– Знаю, – вздохнул он. – Нет нигде такой страны. Сказки это все. Детские.

Пока все ругались, кричали, грозили друг другу каким-то цельфием, он времени даром не терял. Над столом склонился и как следует угостился. Хлеб был черствым, сыр – вонючим, но до изысков ли тут разве, когда живот совсем подвело.

Сыр кончился вместе с криками. Он вскочил из-за стола, как будто и не садился, но девица заметила, бровки скукожила.

– В этих сказках говорится, как попасть в Элизею?

На сытый живот ему совсем весело стало. Хорошая парочка подобралась, оба умом тронулись.

– Я жду, – напомнила девица. – Если не знаешь, так прямо и скажи.

– Почему не знаю? Знаю. На границе Королевства лес стоит, за ним река, за рекой поле, за полем стена до неба, а за стеной раскинулась страна Элизея, изобильная, счастливая, полная безмятежной радости.

– На границе какого королевства? – сухо уточнила девица.

– Какая разница? Вам все равно туда не попасть.

– Почему?

– Во-первых, это сказки, – напомнил он. – А во-вторых, чтобы через стену пройти, дракон нужен. Чистокровный, пентегский. Если у вас такой под столом не припрятан…

Он хохотнул, довольный собой – надо же, шутить научился. Но девица не оценила, не засмеялась, а посмотрела с жалостью:

– Под столом дракон не поместится. И все-таки уточни, где конкретно этот лес стоит.

Он в любую минуту ожидал от нее подлости. С того самого момента, как Гортензия согнала его с места, он понял, что ей доверять нельзя. С женщинами всегда так. На лицо вроде симпатичные, ласково посмотрят, приласкают, а потом, когда не ждешь, удар под дых. Поэтому когда она свой котел приволокла и стала в корыто его что-то лить, он сразу насторожился. Отравить решила? Опоить? Усыпить? Продать, наверное, хочет. Думает, он выпьет, успокоится, сопротивляться не будет? Не дождется! Он хоть и на четырех ногах теперь, а ум свой сохранил, человеческий. Не будет он пить это подозрительное пойло. Не будет, и точка.

Зато его соседка – та самая, ради которой его из стойла и выгнали – выпила все свое, да и к его корыту морду жадно потянула. Что с животного возьмешь. Думает, раз вкусно, значит, полезно. Раз вкусно, значит, надо без остатка все выжрать.

Он небрежно пнул корыто, подозрительная жидкость разлилась по соломе. Пахло приятно, но его на такие штучки не поймаешь. Он не эта кляча безмозглая. Скотина. Скотина и есть. Морду к корыту тянет, тощими ножками перебирает. Не лошадь, а недоразумение, зачем такую держать то? Пойло хозяйкино лакает, аж по морде течет.

Впрочем, если присмотреться хорошенько, не все так страшно. Не всем быть статью в него. А в пегой есть свое изящество. Аккуратная такая, все что нужно и ничего лишнего. Ушки бархатные, маленькие, не ушки, а произведение искусства,а глаза… в душу заглядывают. Ни у кого в жизни таких глаз не видел, ни раньше, ни сейчас. А шкура… тонкая, нежная, мышцы под ней так и перекатываются, так и перекатываются. Вот переступила с ножки на ножку, лопаточка под нежной кожей обозначилась… весь свет обойди, нигде такой красоты не найдется.

Он шагнул поближе к ее стойлу, легонько стукнул по переборке копытом. Заметил следы от своих прежних, неистовых ударов, нанесенных в завистливой ярости, и устыдился. Кашлянул.

– Позвольте отметить один факт… – начал он и тут же осекся.

Пегая всхрапнула и попятилась.

Болван я болван, ругнулся он по себя. Напугал девушку. Разве с ней можно так себя обнаруживать. С ней надо традиционно, по лошадиному, и может быть потом, когда их внуки и правнуки табунами будут пастись на зеленых лугах, он признается, что на самом деле совсем не тот, за кого себя выдает. Но никак не раньше.

Он кашлянул еще разок и, немного сомневаясь в своей способности выражать чувства традиционно, тихонько заржал. Пегая сразу расслабилась, уши опустила. Он заржал погромче, вкладывая в незамысловатый звук весь пыл впервые испытываемой любви. Пегая пожевала губами и кокетливо фыркнула. Его сердце преисполнилось блаженством. Он не отвергнут, он может рассчитывать на взаимность!

Он потянулся к ее стойлу, но пегая игриво отступила к задней стенке, и лишь ноздри его втянули ее сногсшибательный душок. Вот как должна пахнуть настоящая женщина,а не так как эти, бледные, на двух ногах.

Пегая заржала. У него сердце заколотилось. Эх, не так все должно быть, не так. Бежать бы им сейчас по зеленому лугу, через ромашки да лютики перескакивать под небесами лазоревыми, свежим воздухом захлебываться, силу чувствовать молодую, каждой жилкой, каждой поджилочкой…