​Девчонки

«Скоро совсем созреют… Много-то как!»

Оттягивая время и волнуясь все больше, Катя приближалась к утятнику. Скрывшись за последним кустом, стала наблюдать, что там делается.

В овражке сидит и чистит картошку Алька. Дежурит сегодня. Рядом лежат приготовленные сухие прутья, в ведре поблескивает вода. Вот перемыла картошку, крупно нарезала ее, залила водой и поставила кастрюлю на кирпичи. Подсунула и подожгла прутья. Они сразу затрещали, кастрюлю охватил яркий огонь, и до Кати донесся запах дыма. Из вагончика выскочила Стружка. Подойдя к Альке, спросила:

— Ты пюре сегодня готовишь?

— Ага…

— Сейчас девчонки с водорослями приедут, они уже недалеко от берега. Уток кормить надо.

Стружка побежала к причалу.

Катя не решалась выйти из своей засады.

«Лучше все-таки сейчас, пока Алька одна». Поборов волнение, Катя вышла на полянку.

Алька, увидев ее, растерялась, быстро взглянула в сторону озера, будто боялась встретиться с Катей без подруг.

— Обед готовишь? — ненужно спросила Катюша, подойдя к костру.

Алька кивнула, усиленно вороша костер: она не знала, как себя вести. Вчера только девчонки говорили о Кате и очень осуждали ее.

Катя присела к костру и тихонько призналась:

— Мне мама велела прийти и повиниться…

Алька усмехнулась и, открыв кастрюлю, подлила в нее воды. Кипение стихло.

— А у самой-то не варит? — спросила Алька и выразительно покрутила пальцем у виска.

— И сама я тоже надумала, — еле слышно проговорила Катя. — Очень к вам хочу…

На дальнем загоне послышались голоса, Алька вскочила и замахала руками.

Девочки, заметив ее сигнал, направились к костру. Увидев Катю, остановились.

А та обмерла, виновато опустив голову.

Люся подсела к костру и стала подбрасывать в огонь сухие веточки, хотя он и так ярко горел.

— Чего тебе? — наконец спросила Нюра.

Катя кашлянула тихонько, но не смогла ответить.

— «Повиниться» пришла, — сказала Алька.

— На небе солнышко увидела и «повиниться» пришла? — усмехнулась Нюра. — Долго же ты думала! Слыхала, как у нас утки судорогой болели?

— Сказывали мне… — прошептала Катюша.

— Сказывали, так почему ты тогда не пришла, когда у нас рук не хватало выхаживать их? Тогда бы и повинилась. А теперь, когда солнышко с неба не сходит, когда на загонах сухо, да силосорезка у нас заработала, — ты тут как тут?

— Наверно, услыхала по радио, что погода хорошая будет, — вставила Стружка и присела к Альке. — Ну, как пюре-то? — спросила так, будто и не было тут Кати.

Из вагончика вышла Светлана Ивановна и направилась в сторожевую избу. Нюра поспешно встала так, чтобы учительница не заметила Катю. Светлана Ивановна добрая, пожалеет. А Катерину проучить надо.

— Кончен разговор, — закруглила Нюра. — Сейчас мы и без тебя управимся. Пришла на готовенькое…

— Может, еще холода будут, — проронила Люся, усиленно теребя свою челочку!

— И в холода управимся!

— Кажется, Николай с кормами едет, — проговорила Стружка.

Девочки посмотрели на тракт, но повозка проехала мимо, не свернув к озеру. Катя хотела сказать, что не приедет Коля, мама у него заболела, но губы будто ссохлись…

— Ну, пойдемте уток кормить, а после обеда репетицию проводить станем, — скомандовала Нюра. Отойдя несколько шагов от овражка, вдруг повернулась и проговорила тихо:

— Уходи, Катерина. Слышишь? Без тебя управимся.

Катя, сдерживая подступившие слезы, побежала к черемуховым зарослям…

Глава семнадцатая

В двух километрах от Липовки, в уютной ложбинке, расположилась небольшая деревенька со странным названием Замирайка. Зайдешь в нее — и будто в другой мир попадешь. Домики неказистые, старенькие, редко-редко увидишь в улице новый сруб. На завалинках всегда сидят старики и старушки, а рядом, вместе с цыплятами, роются в земле босоногие ребятишки: яслей в Замирайке нет.

На одной из ветхих изб покривилась вывеска — «Красный уголок», но дверь почти всегда на замке. Изредка приезжает сюда киномеханик с передвижкой, и тогда с шести часов вечера плетутся к красному уголку старики с табуретками занимать места.

Вот в эту-то деревеньку и шла сейчас обиженная Катя. Здесь жила ее бабушка, Аграфена Никитична, мать отца.

Катино село и бабушкина деревня совсем рядом, а колхозы разные.

— Небо и земля, — говорила бабушка об этих двух колхозах, и Катя всегда искренне удивлялась, почему это так.

— Председатель у вас, наверно, нехозяйственный, — предполагала она, и бабушка, вздохнув, махала рукой.

— Верхогляд, не прислушивается к народу, а в Замирайку и не заезжает. Сколько доброго ему люди подсказывают! Сидит, записывает, головой кивает, а потом, смотришь, все по старинке идет.

— А наш-то болота осушил, — осторожненько сообщала Катя, боясь задеть бабушку за живое.

— Знаю. Мы вашими-то овсами все глаза ему прокололи, — рассказывала Аграфена Никитична. — У нас ведь тоже, болот-то не дай бог! «Руки не доходят, всему срок будет», — говорит. Тьфу, ты! — плевалась бабушка. — И чего в районе тянут? Совсем было снимать хотели, нет, опять за что-то зацепился…

Аграфена Никитична работала сторожем на ферме. Мать Кати не раз звала ее жить к себе — не соглашается.