​Девчонки

Алешка Красноперов тоже растягивал в улыбке полные губы, покрытые толстым коричневато-зеленым налетом: он с Сенькой уже успел побывать в черемушнике.

— Ведь бурые еще ягоды-то, — посмеялась над мальчиками Стружка. — Язык вяжут.

— Ну и что? Все равно вкусно, — заявил Сенька и ловко перешагнул в моторную лодку. — Вам, девочки, разрешено покататься с нами.

Оказывается, ребята уже намесили уткам корму на ужин, и Ольга распорядилась: «Раз вы нам помогли, пусть девчонки с вами по озеру покатаются».

— Ой, как хорошо! — обрадовалась Стружка и потеснилась на скамеечке: к ней подсаживался Сенька Болдырев.

Неуклюже раскачивая лодку, крепко цепляясь за ее борта и за кого попало, перебрался в моторку и Алешка Красноперов. Плюхнулся, не удержав равновесия, на колени к Петру Степановичу. Тот высвободился из-под него и полез в весельную лодку, предложив директору:

— И ты, Виктор Николаевич, давай в моторку. Эту я веслами на берег тихонько сплавлю.

Ох и погоняли по озеру! Ох и весело трещал мотор! И ни разу не захлебнулся, не заглох в руках Виктора Николаевича. Как жаль, что редко приезжают ребята на озеро. Нюра так и сказала им. Сенька даже растерялся от ее привета: не очень-то дождешься от Нюрки ласкового слова.

— Ага! — наконец шмыгнул он носом. — Есть когда нам по гостям разъезжать!

— Школу ведь пристраиваем, — в тон ему солидно добавил Алешка и стал жевать попавшуюся в руки соломинку.

Нюре вдруг вспомнился утренний разговор с агрономом, Алешкиным отцом.

— А вы не знаете, Коля-возчик со склада вернулся? — озабоченно спросила она.

— Вернулся, привез пять центнеров зерна, — ответил Виктор Николаевич и выскочил на влажную землю загона.

— Как пять? — удивленно пробормотала Нюра, но директор не слышал ее.

«Значит, дядя Миша в бумажке не три, а пять указал», — сообразила Нюра и посмотрела на толстенького Алешку Красноперова ласково и ликующе.

Глава пятнадцатая

Четвертый день с низкого серого неба падает мелкий, совсем осенний дождь.

Размыло белую звездочку возле мачты, камешки перемешало с грязью, печально повис в сумрачной высоте намокший блеклый флаг.

Так и не успели утки попастись на клеверном поле. Сколько беды принесли им эти неожиданные июльские холода! Каждое утро девочки находили на загонах мертвых птиц.

Катюша Залесова, зябко кутаясь в теплый платок, стояла в вагончике у маленького окна. Снаружи по стеклу непрерывно катились струйки воды.

Сквозь мутную пелену дождя Катя видела весь загон. Поминутно скользя, чуть не падая, ходили по нему учительница и девочки, подгоняли озябших птиц к навесу.

А что под навесом-то? И там спасения от дождя не стало. Возил, возил Коля опилки, да разве на три-то навеса навозишься?

Под окном, возле вагончика, сидят взъерошенные мокрые утята. И никуда не пытаются они спрятаться, будто все равно им стало — жить или умереть.

Катя горько всхлипнула и пугливо оглянулась.

Никого нет. Одна она здесь. Сварила суп в печке у Аксиньи и пришла в вагончик. Как в нем сейчас неуютно, холодно! Ночами приходится крепче прижиматься друг к другу, чтобы согреться. Руки у всех постоянно красные, в ледяной воде перемешивают девочки зелень с комбикормами: разве на столько тысяч уток нагреешь воды в Аксиньиной печке?

А сейчас и кормов нет, выгребают остатки. Сегодня вытащили в складе половицу и собрали зерно, завалившееся в щели…

Катюша прижалась лбом к холодному стеклу. На душе у нее неспокойно, тревожно. Вот уже второй день ничего не может она поделать с собой. Ночью плачет, таясь от подруг, а днем старается не глядеть им в глаза, будто виновата перед ними.

Кто это?

Катя увидела в окно Нюру и Альку. Одна идет с лопатой к навесу, другая несет в руках что-то серое, мокрое.

Опять!

Катя вся сжалась под платком, зажмурила глаза.

«Уйду! — вдруг решила она, и от этой мысли ей стало страшно. — Никто не может осудить, — торопливо рассуждала девочка. — Вчера Сергей Семенович и Виктор Николаевич сами требовали, чтобы мы домой ехали, а сюда взрослых пошлют. И зоотехник тоже настаивал, говорил, что и так мы хорошо поработали».

И чего это Нюрка храбрится, в герои лезет? — с непривычным ожесточением думала Катя, вспоминая упрямо сомкнутые губы Нюры и ее непреклонный ответ: «Не уйдем!»

— Вы лучше силосорезку нам поставьте, — строго глядя в глаза председателю, сказала Нюра. — Если бы витаминов у наших уток вдоволь было, не мучились бы они так…

А Люська-то, Люська! За ней мать приехала, домой хотела взять, а она втиснулась между Нюрой и Алькой и — ни в какую!

— Мы ведь честное пионерское себе дали, чтобы перетерпеть, не бросать уток, — заявила Люська, теребя свою челку.

Все отказались ехать. И Стружка тоже. За ней дед Анисим приезжал, уехал ни с чем.

Только она, Катя, промолчала, но этого не заметили.

«Никто не осудит, — убеждала себя девочка. — Взрослым и то тяжело, а уж нам-то и подавно… Уйду!»

Стружка и Люся внесли трех уток, осторожно положили в угол на половичок.

— Ножки у них почему-то скрючило, — тихонько сообщила Люся, потирая худенькие озябшие руки.