Девяносто девять (СИ)

Она сделала шаг назад и принялась снимать одежду. Молча, не говоря ни слова, не отрывая взгляда от глаз Элайзы.

И та подчинилась и тоже разделась, оставшись обнаженной в темноте и тишине кладовой.

— Иди ко мне, — попросила Алисия, протягивая руку. — Я хочу любить тебя сегодня так, как не любила еще никогда, и как никогда не стану любить после.

Их губы соединились, и Элайза застонала от силы рук Алисии, сжавших ее бока, от настойчивости языка, проникшего в ее рот, от сладости касаться друг друга обнаженными телами, и знать, что все только впереди, что все только начинается, и у них целая ночь, в которой они могут любить друг друга.

Элайза рывком оттолкнула Алисию, прижимая ее к стене. Опустилась на колени и поцеловала холодную кожу бедер.

— Что ты делаешь? — услышала испуганное.

— Раздвинь ноги, — попросила тихо. — Я хочу показать тебе еще один способ выражать свою любовь.

И была ночь, полная чудесных тайн и открытий. И было плевать, что их тела покрыты пылью дороги, и разве имела значение эта пыль рядом с жаркими стонами, и соленым вкусом на губах, и пальцами, запутавшимися в волосах и заставляющими ласкать сильнее, жестче, ярче.

Между ними не осталось никаких преград и вопросов. Элайза стояла на коленях между раздвинутых ног Алисии, и проникала внутрь, и гладила быстрыми движениями языка, и задыхалась от пьянящего ощущения, наполняющего грудь, а от нее — все тело.

И настал момент, когда Алисия больше не смогла стоять. И они свалились на пол, на сброшенную одежду, и Элайза легла на спину, и заставила Алисию встать на колени над ее лицом, чтобы продолжить это безумное, бесконечно сладкое путешествие, путешествие туда, где еще не были ни одна, ни вторая, туда, куда они могли попасть только вдвоем.

А потом, когда Алисия проглотила крик и упала рядом, Элайза накрыла ее собственным телом, и целовала, успокаивая дрожь, и шептала в приоткрытые губы:

— Я люблю тебя. Я люблю тебя больше всего на свете. Я люблю тебя.

В этом «я люблю тебя» были целые годы, которые они шли друг к другу, искали друг друга, пытались вспомнить. В этом «я люблю тебя» была их первая встреча, и первый поцелуй, и первые — случайные — прикосновения. И нежная кожа под губами и языком, и улыбки, понятные только им двоим, и сны — одни на двоих, и выстраданное «я выбираю тебя», и сладкое «я никогда больше тебя не оставлю».

— Знаешь, чего бы я хотела больше всего? — спросила Элайза под утро, когда сил не осталось окончательно, и все тело отчаянно ныло сладкой болью.

— Запомнить это и никогда не забывать, — прошептала Алисия, целуя ее опухшие губы. — Я тоже, Кларк. Я тоже.

Следующие дни слились для них в один, но бесконечный. Вначале они пытались разговаривать и что-то делать: занимались гимнастикой, разбирали завал, читали по очереди стихи и напевали песни. Но настал момент, когда говорить стало не о чем, а камней, вытащенных из завала, было слишком мало для того, чтобы вернуть надежду.

Теперь они больше не говорили друг с другом. Алисия и Элайза каждую минуту проводили, держась за руки или обнимая друг друга. Ночью к ним присоединялся и Мерфи — было очень холодно, а втроем они хоть как-то могли согреться. Запасы еды и воды быстро таяли, и воздух с каждым днем становился все более затхлым.

— Я буду счастлива умереть рядом с тобой, — сказала однажды Алисия.

— Я тоже, — ответила ей Элайза.

Этой ночью они снова спали втроем. Элайзе снилось, что все закончилось, и они выжили, и вернулись в резервацию. Она как наяву видела Аню, бегущую к ним навстречу, и Эйдена, у которого почему-то было перевязано плечо. И когда рядом раздался голос Октавии, Элайза подумала, что это лишь продолжение сна.

— Эй, героическая тройка. Пора вставать и валить отсюда. Нас ждет много работы.

Она открыла глаза и не поверила тому, что увидела. Прямо над ними стояли Октавия, и Линкольн, и опирающийся на палки Вик. Их лица были худыми и грязными, и по этой грязи дорожками стекали слезы.

— Лекса, — Элайза затормошила ее обеими руками. — Лекса, господи, просыпайся! Они нашли нас! Мы спасены, Лекса!

Но тело в ее руках оставалось неподвижным, а глаза — закрытыми.

И словно камнем по голове ударило воспоминание: вот они отпивают из канистры дневную норму, но Лекса как будто только смачивает губы, не позволяя себе глотать. Элайза ругает ее и в следующий раз внимательно следит за ее горлом.

Вот Лекса все чаще спит днем, и лицо ее становится все более худым, и скулы выступают сильнее и сильнее. Она просыпается и встает первой, и когда Элайза и Мерфи приходят в кладовую, она выдает им их порции еды и говорит, что давно поела и сыта.

— Лекса… О, господи, Лекса!!!

Десять лет спустя

— Приветствуйте командующего Нового мира!

Пятьдесят пять человек одним движением опустились на колени, глядя, как в зал Ассамблеи входит командующий. Худосочный юноша со светлыми волосами, небрежно растрепанными на голове, с легкой уверенной походкой и идеально ровной спиной.

— Садитесь, — сказал он, устраиваясь на возвышении. — Нам предстоит многое обсудить.