Deviant

* * *

Метаморфоза: явление шестое

Когда я просыпался, то тут же будил ее. Правда, сначала смотрел, просто смотрел несколько секунд. Поворачивался к ней, заключал в объятия, проводил ладонями по коже, ощупывал, чувствовал ее руки, бедра. Крепко прижимал к себе – как можно крепче, наверное, ей было больно. И задерживался на мгновение – прекрасное мгновение.

Очень нежная кожа, холодные ноги, мое тело…

Проводил пальцем по губам, а другой рукой был уже внизу.

Она улыбалась, еще сонная, не открывая глаз.

Я разворачивал ее лицом к подушке. Нежно-нежно. Ощущал ее сильнее, обнимая сзади. Потом она говорила, что именно так ей нравилось больше всего, что она чувствует себя защищенной, нужной, и ей тепло, во всех смыслах.

Сейчас я понял, что это был всего лишь сон. Не она, не моя прежняя жизнь, хотя, может, и она – сон… Когда мы с ней разлучались, чаще по моей вине, после двух месяцев врозь всегда казалось (или иногда? – вот что значит правильный подбор слов, у нее это получается лучше, чем у меня), что нас никогда и не было. Что это все фантазия, нелогичная, несуразная. Что наши взаимные претензии существуют отдельно от нас, недостойны нас, умных, цивилизованных, образованных людей. Что «мы» – это теоретически очень хорошая идея, но практическое ее воплощение на редкость дурацкое и несуразное. И лучше забыть о нас, чтобы потом, встретившись, не испытывать неловкости после всего того, что было однажды сказано.

Но все эти ощущения… Самая большая проблема – и самое большое счастье для меня сейчас – это то, что мы телесны. Счастье в несчастье. Если бы было иначе, не было бы тех воспоминаний, флешбэков, где есть только мы. Где мы любим друг друга. И наш разум неотчуждаем нашему телу, которое имеет память. Хотя некоторые ночи я не помню, они были слишком хороши.

Как-то она заставила меня смотреть польский фильм «Мои ночи прекраснее ваших дней» с Софи Марсо. Как и все предыдущие, досмотреть его до конца нам не удалось.

Очень красивое название, сентиментальное, но прекрасное. Режиссер снимал любимую женщину, я его понимаю.

И наши ночи были прекрасными, гораздо лучше наших дней.

Поезд прибывает на станцию, из поезда выходят пассажиры, вот они идут по перрону Двадцать восьмого декабря 1895 братья Люмьер продемонстрировали все это на экране. В зале сидели зрители – такие же люди, как там, внутри, по ту сторону действительности.

Первым делом – сенсация, а много позже – такое же искусство, как и кино художественное.

И появились характеры, исполнители, диалоги. Те же вечные сюжеты – жизнь, любовь, умирание, и через все эти шумы – повседневность.

В наши дни документалистика кажется островком гуманизма и вечных ценностей, ответственности, какого-то небезразличия – в блестящем море развлечений, художественного кино для масс.

Нам говорят, что это правда, и чаще всего показывают смерть. Иногда просто смерть, но в удачных примерах. Смерть, только с большой буквы. Как и Жизнь. Как и Любовь. Может, без пиетета, но с уважением, с учетом ее существования. Ведь если люди научатся принимать в ней противника, относиться должным образом, их шансы победить в партии увеличатся – не уважать противника легкомысленно.

Но дело еще и в том, как говорить о смерти.