Девять

«Многочисленные трещины прямой кишки… присутствие следов смазочного вещества…»

«…Вы могли забыть, Альберт Васильевич. Это же так страшно, что разум не справляется с этим, вытесняет в подсознание, в глубину ОНО, но всё равно даёт трещину. Вы поэтому ходили вокруг места преступления? Сны. Страшные, тревожащие картины. Обрывки воспоминаний, вы не видите лица убийцы и его самого, потому, что он — это вы сами. Человек без лица. И, кстати, вас видели, неоднократно. Вот показания гражданки Родниной…»

«…Царапины на спине, в области поясницы, наружной стороны ягодиц, протяжённостью от пяти до двадцати пяти сантиметров…»

«Где ты повредил пальцы?! А? Не слышу!.. Зачем ты так укладывал тела? В этом же есть какой-то смысл… И почему в столь стеснённые вместилища, а? Смотри. Чемодан.

…это не тот мальчик…

бак стиральной машины,

…это не тот мальчик…

сейф…

…это не тот мальчик…

Тебе действительно приходилось «упаковывать» их… Поза зародыша получалась случайно?»

«Где вы были одиннадцатого июля прошлого года?»

«Ты старался…»

«Где вы спрятали последнее тело. То, о котором говорили…»

«Ты любишь детей?»

«Я посажу тебя в общую камеру. Знаешь, что это? Это сорок полуголых, потных рыл в помещении на восемнадцать человек. Малюсенькое окошко, жара, и параша воняет, арестантское тряпьё развешено между нар. Душно, воздух можно проткнуть заточкой, а потом сунуть в дырку палец. Полагаю, тебя «пропишут» и так, не нужно будет пускать шепоток, по какому делу ты задержан…»

«Почему у вас с женой нет детей?»

Что-то звонко лопнуло в голове Горохова. Темнота в глазах побледнела и опала пепельным занавесом. Ядовито-зеленая стена комнаты для допросов, Лопатин подался вперёд, приподнявшись над столом.

— Что с вами, Альберт Васильевич?

Лановой придерживал Горохова за плечо. Он сглотнул колючий, запирающий дыхание, комок. Ныла закушенная губа, щека горела. Он ещё чувствовал холодный латекс перчаток на своих гениталиях, когда их осматривали в тюремном лазарете, выпукло-неподвижный взгляд психиатра с тощей, редковолосой шеей, как у падальщика, детскую беспомощность и неожиданно-ханжеский стыд за полупрозрачными стенками аптекарского стаканчика, который нужно наполнить спермой, горячее жало иглы в локтевом сгибе, медный запах крови…

— Альберт Васильевич?

Надтреснутый голос следователя настойчиво буравил мозг, вызывая зуд и жжение. Я ведь немногим младше, подумал Горохов невпопад, у меня тоже будет такой голос? Словно в мочеиспускательный канал вводят зонд для соскоба.

— Нет, — сказал Горохов полушепотом.

— Что «нет»? Может, вам врача?!..

— Нет, я не видел. Я не могу вам помочь… Я уже говорил…

Они не заставят его вспоминать всё ещё раз. Не заставят, не…

— Вы нашли ребёнка? — спросил Горохов вдруг.

Лановой отпустил его плечо торопливым неловким движением, словно хотел спрятать руки за спину. Следователь опустился на стул, пальцы суетливо, по паучьи ощупывали проплешины в лакировке. Он выглядел так, словно попал в капкан. Горохов сглотнул несуществующую слюну, в ушах щёлкнуло и загрохотало, пока ещё издалека, подобно громовым раскатам, будто камень Сизифа в очередной раз переборол своего противника и покатился по склонам горы, подпрыгивая и набирая скорость, дробя каменистые склоны в щебень.

— Вы не искали… — ответил он сам себе. — Вы не искали. Но тогда почему?..

Горохов не закончил, понимание настигло его тем самым катящимся камнем, только теперь на его боках, испачканных языками копоти явственно угадывались мелькающие неровные буквы: «н-ролл не» и «извини». Горохов закрыл-таки лицо ладонями.

— Когда? — спросил он через мгновение, в груди ворочалось что-то тёмное и злое.

Навалилась вязкая тишина, которую никто не торопился нарушить, казалось, из комнаты выкачали весь воздух. «Пусть они спросят, о чём он говорит!» — думал Горохов. — «Пусть они удивятся и переспросят. Почему молчат?»

— Тело обнаружили сегодня, в первой половине дня, — сказал Лопатин с некоторым усилием, голос звучал старчески, устало, даже немного испуганно, — С момента смерти прошло не более восемнадцати-двадцати часов… Убийца действительно использовал куски коры для связывания… на этот раз, куртка висела на фланце трубы, как занавесь…

— Замолчите! — выкрикнул Горохов, отнимая от лица руки.

Крик ударил наотмашь, как пощёчина. Скулы Лопатина пошли пятнами, заиграли желваки, глаза сузились.

— Послушайте, кто бы мог предположить, что в этом же месте, на третьи сутки…

— Он сделает это снова. Скоро. Там же, — оборвал следователя Горохов. — Очень скоро…

Лановой шевельнулся, поворачиваясь в пол-оборота к Лопатину, кустистая бровь поползла вверх. Следователь приподнял ладонь над столом.

— Почему вы так думаете? — спросил он.

— Потому, что «Яма» … она…

…Она знает тебя. Она играет с тобой…

…пожалуйста, ну, пожалуйста…

Горохов резко поднялся.

— Я хочу уйти. Мне больше нечего сказать.