Девять дней Дюнкерка

Однажды утром в начале апреля 1947 года в моем кабинете раздался телефонный звонок. Взяв трубку, я услышал безапелляционный приказ: «Сквайрс, немедленно зайдите ко мне».

Я сразу узнал резкий голос полковника Ферса – начальника отдела общеобразовательной подготовки при штабе британской армии на Рейне, где я служил в качестве офицера штаба в чине майора. Этот вызов не сулил мне ничего хорошего. Ферс вызывал своих подчиненных либо для того, чтобы прочесть им скучную нотацию, либо для того, чтобы дать какие-нибудь новые обременительные поручения.

Однако меня ожидал приятный сюрприз.

«Британская армия на Рейне получила директиву военного министерства составить брошюру для наших войск, – сообщил мне полковник Ферс. – Название брошюры – „Зачем мы находимся в Германии?“. Наш отдел должен принять участие в написании этой брошюры. Вы будете работать вместе с капитаном Эневером. Рассматривайте это как работу первоочередной важности».

Эта тема была мне по душе. Уже давно я сам пытался разобраться в вопросе о том, каковы задачи британской армии в Германии. Мне не приходилось писать подобных брошюр. Однако смею заверить, что к выполнению своей задачи я подошел с большой серьезностью.

Мои взгляды по этому вопросу сводились к следующему: британская армия находится в Германии для того, чтобы фашистское варварство никогда более не повторилось. Следовательно, задача нашей армии состоит в уничтожении корней германской агрессии и в обеспечении мира если не навсегда, то хотя бы для нашего поколения. Таково было содержание деклараций, подписанных нашим премьер-министром, и именно этого ожидали от нас простые люди во всем мире.

В таком примерно духе я и предполагал написать порученную мне часть брошюры – исторический очерк о положении Германии в период между двумя войнами. По моим замыслам, эта часть должна была подвести читателя к выводу о необходимости искоренения фашизма и обуздания германского милитаризма.

Но те выводы, к которым пришли капитан Эневер и я, а именно, что ответственность за приход фашизма к власти и Вторую мировую войну должны нести германские промышленники и генералы, не понравились ни подполковнику Бакстеру, просмотревшему наш вариант, ни полковнику Ферсу. Еще в меньшей степени эти выводы пришлись по вкусу генерал-майору Страттону (заместителю начальника штаба по административной части). Наш текст претерпевал одно изменение за другим, причем каждая новая поправка была направлена на то, чтобы смягчить вину германских милитаристов и реакционеров и отвлечь внимание читателя от необходимости уничтожения фашизма и милитаризма в Германии.

Однако даже вариант, представленный Страттоном, оказался слишком «радикальным» для штаба. В штабе хотели, чтобы в брошюре вина за приход Гитлера к власти была переложена на демократические организации, которые якобы предъявили «чрезмерные требования» правительству Брюнинга и тем самым не допустили компромисса с фашизмом.

Я был ошеломлен цинизмом этих рекомендаций штаба. Ведь историческая несостоятельность теории компромисса с фашизмом была ясна каждому мало-мальски образованному человеку. Именно эта теория и вдалбливалась в головы немецких рабочих в начале 30-х годов и немало способствовала приходу Гитлера к власти. Эта же теория имела тяжелые последствия для моей родины, ибо ее использовали сторонники политики «невмешательства», когда фашистские агрессоры напали на Испанию, а затем на Австрию и Чехословакию. Пока политиканы у меня на родине болтали о «компромиссе» и «невмешательстве», финансисты по другую сторону Атлантического океана вкладывали свои доллары в германскую военную промышленность, восстанавливали могущество германских монополий, вооружали до зубов Гитлера, готовя, таким образом, вторую мировую войну, удары которой обрушились и на нас.

Все эти мысли пронеслись в моей голове, когда я услышал об официальных установках штаба. Но в дальнейшем мне предстояло уяснить себе и многое другое. Попытка штаба фальсифицировать прошлое была не случайна. Искажая историю, наше командование пыталось создать «позитивную» программу, которая в противном случае всем показалась бы явно неприемлемой.

Дело в том, что в обстановке, создавшейся в Германии после Второй мировой войны, теория «компромисса» с фашизмом является не менее опасной, чем в 30-х годах, накануне захвата власти нацистами. Она опасна прежде всего потому, что помогала и помогает возрождению фашизма, разжигала и разжигает стремление к реваншу, оправдывала и оправдывает раскол Германии.

Логически следуя установкам о том, что нацисты пришли к власти в результате «чрезмерных требований» демократии, наши руководители в Германии считали своей обязанностью «умерить» требования демократов, а точнее говоря, включиться в борьбу против демократического движения. Борьба против демократии, само собой разумеется, влекла за собой сопротивление всяким социальным «новшествам», борьбу против ликвидации монополий, предусмотренной в Потсдамском соглашении, и, в конечном итоге, явно враждебное отношение к Советскому Союзу.