Девять хат окнами на Глазомойку

— Мы разрешили лужковскому звену сделать выходной. Они его заслужили. Пока в других бригадах раскачивались, в Лужках за неделю ударного, даже героического труда был заготовлен полугодовой план по сенажу и травяной муке. Люди работали по пятнадцать часов в сутки. Это называется по-крестьянски работали. А всего-то в Лужках десять человек, считая дачников. И еще два сменных механика из Кудрина. Звено провело работу так организованно и ладно, что им не только выходной, а и первая премия по колхозу будет.

— Значит, потерянный день в разгар сеноуборки явление обычное? Даже заслуживает поощрения? — лицо Румянцева наливалось краснотой.

— Это не потерянный день, Иван Иванович. Это выходной. Люди вымотались, они нуждались в отдыхе, вот и решили пойти по грибы, чего тут плохого? Завтра со свежими силами все выйдут на сенокос. Техника готова. Указания им не нужны. Ни ваши, ни наши.

— Да как вы могли пойти на выходной без нашего разрешения? Грибы! Дойдет до прессы — это же позор на всю область! Или для вас указания из района теперь не обязательны?

— Такие дела, как выходной или банный день, согласования с райисполкомом не требуют. Смешно было бы проситься, когда за стол садиться… Есть семейные правила, есть коллектив, это я правление колхоза так называю. Есть и совесть крестьянская! Сами кое-что знаем по земледельчеству, замать поучений не собираемся. А району надо бы не человековыходы учитывать, а тонны продукции. Табельной доски у нас нет, это не в конторе.

Куровской даже писать перестал. Так разговаривать?! Послышались недовольные голоса. И тон, и смысл председательского ответа казался оскорбительным. Кто-то спросил:

— А как у них с кормами вообще? Какие показатели за эту неделю?

— Сейчас по телефону собирают сведения, — быстро сказал Куровской, обращаясь к Румянцеву. — С минуты на минуту статистик принесет данные по всем хозяйствам.

Минутное смущение почувствовалось в кабинете предрика. Дьяконов, не дожидаясь разрешения, шумно сел. Он раскраснелся и ни на кого не глядел. Румянцев нашелся первым:

— Нам засиживаться и выслушивать демагогические речи некогда! Дорога каждая минута. Факт потери рабочего дня налицо. Доводы Дьяконова не выдерживают никакой критики, очевидно, в кудринском хозяйстве расшатана дисциплина. Так, товарищи члены исполкома? У меня есть предложение: исполком осуждает позицию руководителей Кудринского колхоза. Исполком объявляет Дьяконову выговор за попытку оправдать простои техники, за прогулы в ударный месячник. Наше постановление нужно срочно опубликовать в районной газете. Для назидания. Они, видите ли, все могут сами! Не слишком ли много берете на себя? Возражений нет? Нет! Решение принято.

— А что же главный агроном? — спросил вдруг второй секретарь райкома. — Ведь Лужки, насколько нам известно, являются его экспериментальной базой? И на этой базе ударный день по заготовке грибов. Коммунист Савин несет особую ответственность.

— Тут дело сложнее. — И Румянцев, мстительно прищурившись, придвинул к себе горку злополучных гранул. — Савин больше, чем председатель, виновен в потере рабочего дня. Он знал о походе за грибами раньше всех. Но не осудил, напротив, поощрил эту задумку, если не был ее организатором. Судите, товарищи, о мере его ответственности. И второе. Савин согласился с мнением лужковского звеньевого, они сговорились скосить двадцать гектаров зерновой ржи на корм. Эту рожь, как известно, по указанию области мы перевели из кормового клина в зерновой, поскольку под угрозой план продажи зерна в районе. Савин довольно путано объяснил тут, что рожь полегла и заросла, что под покровом ржи пропадает клевер, поэтому он и дал согласие. Здесь у нас налицо полнейшее неуважение к постановлению исполкома. Все это наводит на тяжелые размышления… Вам слово, Савин.

— Эту рожь мы сеяли на корм, — Михаил Иларионович встал и заговорил спокойным, домашним тоном: — И скосили на корм еще до решения о переводе двадцати гектаров в зерновой клин. Звено Зайцева тем и отличается от обычных бригад, что имеет свой точный годовой план, свою технологическую карту, работает по плану, И считает этот согласованный план законом, по крайней мере, на год. Всякие неожиданные перемены в плане, на которые мы так горазды, разрушают сам принцип безнарядности, убивают чувство хозяина, которое мы поощряем в звеньях. Для дела лучше, чтобы не было никаких изменений в звеньевом плане. Иначе новая организация труда рухнет, едва родившись.

— Я так понимаю, что мнение звена теперь уже выше указаний района? — Румянцев знал, за что ухватиться. — Что же тогда исполком райсовета? Уже не хозяин положения?

— Дело райсовета, как и правления, и технологов колхоза, — помогать звеньям выращивать высокие урожаи, создавать им условия для спокойной, всем обеспеченной работы. Я так понимаю новую форму труда. Помогать, а не суетиться, не разрушать надуманными коррективами налаженный труд. В конце концов, выше тот, кто непосредственно создает продукцию, а не тот, кто кричит «давай-давай!». Может быть, эти истины звучат непривычно, но это все-таки истины.