Девять хат окнами на Глазомойку

— Стулья протираешь в конторе, а дело намертво стоит! Кто разрешил руководителям выезжать из хозяйства в разгар сенокосной кампании? Командир производства! Почему стоят машины в Лужках? Почему народ грибами балуется да спит в ясный день, когда травы некошены? Я спрашиваю тебя, Савин. Ты что, сорвать решающую кампанию задумал?

И все в таком роде.

Савин побледнел, как-то слишком неторопливо встал, отодвинул стул, чтобы не мешался, и сделал шаг навстречу Румянцеву. Не спуская с него странно заблестевших глаз, тихо спросил:

— Что это вы раскричались, Иван Иванович? И почему я для вас «ты»? Мы оба коммунисты, только нелишне напомнить вам, что, когда я вступал в партию, вы еще мальчишкой по деревне бегали. Как вы смеете унижать меня, старшего по возрасту и по партийному стажу? Еще одно бранное слово, и я перестану разговаривать с вами. Вы совершенно потеряли чувство меры, что не к лицу руководителю.

Савин был на голову ниже внушительного председателя, но его решительный отпор, его справедливый и резкий голос возымели действие. Румянцев шумно выдохнул и вроде бы уменьшился размером. Гораздо ниже тоном, но все еще с нотками неутихшей страсти перебил:

— Да вы бетонную стату́ю в парке и ту выведете из терпения, спрыгнет и убежит отсюда, не то что человека! Объясни ему, Куровской.

И сел верхом на подвернувшийся стул.

— Не стату́ю, Иван Иванович, а ста́тую, — не удержавшись, поправил Савин и словно бы перестал замечать Румянцева. — Что случилось, Павел Петрович? — И обернулся к Куровскому.

— А то, коллега, что в Лужках, откуда мы сейчас приехали, ни одного человечка на сенокосе не обнаружено. Сам Зайцев изволят почивать, все другие отправились по грибы. Это исчерпывающее пояснение мы получили от Екатерины Григорьевны, вашей супруги.

— Ну и что? — уже с вызовом ответил Савин.

— За такое безделье вы простым внушением не отделаетесь, Савин! — с высокой запальчивостью крикнул Румянцев. — Вам известно решение исполкома об ударном месячнике? Или оно не для вас писано?

Теперь он говорил с агрономом на «вы».

— Мы неуклонно выполняем это важное решение. Когда и как работать — исполком не решает и решить за весь район никогда не сможет. Исполком дает задание. А время работы и приемы труда определяет коллектив. И когда спать, и кому по грибы ходить — это решают в звене, в бригаде, в каждой семье, а не в исполкоме. Вы утрируете свое же собственное решение.

— Все! — Румянцев решительно поднялся. — Через час вместе, с Дьяконовым извольте быть на экстренном заседании исполкома. Потолкуем на коллективе об этих событиях.

И вышел. Куровской тронулся было за ним, но остановился, хотел, еще что-то сказать, раздумал, безнадежно махнул рукой и бросился догонять шефа.

В комнате районного агрохимика стало очень тихо. Савин задумчиво уставился в окно. Агрохимик все еще стоял за столом, привалившись спиной к оштукатуренной стенке. Неожиданно Куровской вернулся, остановился около дверей и произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Вот как бывает. А все его неуемная горячность. Сам бог-громовержец…

Ему не ответили. Савин смотрел в окно и щурился. Сердце у него колотилось неровными толчками. Экстрасистолия — так называют этот недуг врачи. Не надо высоких нервных перегрузок, живите спокойно, говорят они. Советовать легко… Недавно в одной из газет была занятная статейка. В Швейцарии, кажется, создали электронный аппарат, вроде часов с браслеткой на руку. Пойдет сердце вразнос, тотчас нажимай кнопочку в аппарате — и через минуту ритм как у молодого спортсмена во время сна. Не мешало бы колхозным руководителям раздать подобные приборчики.

— Так когда же мы подкормим клевер? — спросил Михаил Иларионович у агрохимика, словно, за минувшие полчаса ничего в этой комнате не произошло.

— Можно и завтра, пока погода стоит. Или послезавтра. Два десятка гектаров — это не проблема. Пошлем два разбрасывателя, они управятся за световой день. Только вот чем подкормить? Суперфосфата нам не подвезли.

— А фосфоритная мука? Клевер наш на семена. В самый раз муку.

— Этой навалом. Правда, она идет по мелиоративному фонду, но у них план все равно не выполнен, площадей для рассева нет, так что позаимствуем.

— Десять тонн на двадцать гектаров. Давайте команду, пусть везут на место, туда же погрузчик и разбрасыватель. А то свалят — и забудут, прискочит дождик и — поминай как звали.

Они разговаривали, Куровской помалкивал, он чувствовал себя обиженным: старший по должности, а дело решается без него. Ну да ладно. Он не уходил, потому что хотел поговорить с Савиным о деле, которое касалось Савина, только его. Разговор не для свидетелей. Оттого и ждал.

— Сложнее будет со стогектаркой, где, ячмень и рожь, — говорил тем временем Михаил Иларионович. — Штабель перегноя мы положили на меже, хотели сразу после уборки соломы с поля пустить два трактора с плугами. Это пятнадцать гектаров в день. На такой площади и надо разбрасывать перегной под плуги, двести тонн за день. Можете прислать два разбрасывателя?