Девять хат окнами на Глазомойку

— Да. И экскаватор на резиновом ходу. Туда есть дорога? — Химик постучал карандашом по голубенькой ленточке Глазомойки на плане.

— Самосвалы ходят. Мы подсыпали гравия у брода.

На этом у них разговор и закончился. Куровской пропустил Савина вперед и вышел вслед за ним.

— Не пойму я вас, Павел Петрович, — сразу сказал Савин за дверями. — Неужели вы не могли объяснить и поправить Румянцева? Такая простая ситуация. Люди должны отдохнуть перед новой работой. Какое дело районному руководителю регламентировать их отдых? Зачем размениваться по мелочам? Лучше бы позаботились дать на покос лишние самосвалы да строителей для навесов.

И остановился, требовательно вглядываясь в лицо начальника управления.

— Не все такие смелые, как в Лужках и в Кудрине. Я, например, не могу позволить, себе поправлять старшего.

— А почему, собственно?

— Служба, голубчик. Что сказано начальством, то для меня закон.

— Даже если сказана глупость?

— Глупость — удел исполнителей, а не руководителей. Пора бы вам знать. — И Куровской усмехнулся.

— Бросьте вы! Какие-то лакейские мысли! — с досадой отмахнулся Савин. — Какие-то завихрения. Вы ждали меня не для этого разговора, так я понимаю?

— Угадали. И опять служба, хоть разговор сперва будет один на один. Не хочу, чтобы вы расценили мои дальнейшие действия как личную неприязнь. Честно скажу: не хочется мне подводить вас в такую неприятную минуту, но и по-другому не способен поступить.

Они стояли недалеко от дома «Сельхозхимии».

— В чем дело? — Савину надоели полунамеки.

— А вот в чем. — Куровской вынул из кармана пяток крупных гранул и протянул колхозному агроному. — Это я взял со стола Дьяконова. Травяные гранулы из Лужков. Их под навесом у вас едва ли не полтысячи мешков.

— Ну и что? — Савин не понял.

— Всмотритесь получше.

И в это мгновение Михаил Иларионович понял, что хотел сказать Куровской. На гладких боковинах спрессованного и высушенного до черно-зеленого цвета травяного брикета отчетливо проступали светло-коричневые дольки. Зерна ржи.

— Углядели? Я так понимаю, — приглушенным голосом сказал Куровской, — что вы скосили рожь, которую район и область решили оставить на зерно. Или это густой самосев среди травы?

— Мы действительно скосили рожь, — ответил Савин. — Она совершенно заросла сорняками и полегла. Оставлять ее на зерно бесхозяйственно. Никакой мастер не вымолотит и пяти центнеров на гектаре. А под густым покровом погибал клевер, участок размножения нового тетраплоида. Вот почему лужковский звеньевой решил скосить зелень: спасти клевер и собрать зеленый корм, как предусмотрено планом звена.

— Существует определенный порядок, — довольно сухо отозвался Куровской. — Вы должны были написать докладную хотя бы на мое имя. Мы обязаны на месте осмотреть ржаное поле и составить акт с указанием, как поступать дальше с этим полем. Вы игнорировали порядок. Складывается впечатление, что вы решили молчком проделать эту аферу, чтобы пополнить недозрелым зерном недостающий фураж для скота. Как прикажете теперь поступить? Проявить солидарность и разделить ответственность с вами или доложить Румянцеву?

— Послушайте, Павел Петрович, — как можно спокойнее сказал Савин. — Зайцев указал мне на полегшую рожь и пропадающий клевер еще до решения исполкома. Я сходил на поле, увидел, что там делается, и дал согласие — косить. Когда до меня дошло неожиданное распоряжение, там оставалась неубранной едва ли третья часть поля, семь или восемь гектаров. Бежать к вам, остановив налаженный конвейер сушки, я посчитал излишним. Мы приготовили из травы с этого поля отличный корм. И спасли клевер. Хозяйству и району только польза.

— Понимаю, понимаю. Но вот подойдет время уборки зерна. Все знают, сколько у нас уборочных гектаров. Скосим. Напишем отчет. Двадцати гектаров недостает. Где они? Это у меня, понимаете, у меня спросят Глебов или Румянцев. Что отвечу? А если району не хватит до плана продажи десяти или двадцати тонн зерна? Свою голову под секиру подставлять, право же, нет резона. Я скоро пойду на пенсию. Спасая от наказания вас, я сам рискую потерять очень многое. Это к тому, чтобы вы не восприняли мой поступок как вражду. Предложите, как поступить без ущерба для вас и для меня? Ну-с?..

И с ожиданием уставился на собеседника.

Михаил Иларионович понял, что самое худшее свершилось. Дьяконов оказался прозорливым. Однако теперь поздно рассуждать. И он просто ответил:

— Никаких ходов я предлагать вам не хочу и не буду. Я привык отвечать за свои поступки. И не люблю одалживаться, чтобы потом ходить возле вас, как бычок на привязи. Поступайте, как найдете нужным. Я и теперь считаю наше с Зайцевым решение правильным.

— Вы с правлением согласовали уборку ржи на зеленку?

— Дьяконов ничего не знает, это событие чисто местное, оно касается звеньевого и меня. Да и некогда нам было согласовывать. Дожди шли, каждый час дорог. А гранулы получились отличные. Не хуже комбикорма с завода. Лужковские бычки прибавят мяса и зимой.

— Боюсь, что дорого вам обойдется эта самостоятельность. — И Куровской, сочувственно глянув на агронома, пошел в свою контору.