Девять хат окнами на Глазомойку

На шум машины со двора вышла Катерина Григорьевна в фартуке и с поварешкой в руке. За ней, конечно, выбежали босоногие Борис и Глеб.

Румянцев из машины выходить не спешил, поздоровался в проем дверцы и спросил:

— Хозяин дома?

— С утра в Кудрино уехал. Не встречались?

— Их с Дьяконовым не догонишь. А ваш народ куда подевался?

— С обеда выходной у нас начался, как одно дело кончили, а другое еще не начали. По грибы пошли.

Глаза Румянцева пострашнели и округлились. Худшего и придумать невозможно! Он вышел и с силой захлопнул за собой дверцу. Сбоку возник Куровской, кивнул Савиной и нахмурился.

— Выходной? За грибами? В сенокосную пору? — Румянцев взвинчивал себя, все более повышая тон.

— Да вот так порешили все вместе. Днем и ночью работали целую неделю, замаялись вконец. А тут отдушина. Завтра все они сенокосом займутся. Вы гляньте, сколько кормов-то насобирали за дождь да пересушили! — Катерина Григорьевна учуяла грозу и старалась смягчить громовержца.

— Послушайте, Катерина Григорьевна, — тоном раздосадованного учителя сказал Куровской. — Ну кто же делает выходные, да еще в такой поистине подарочный день! Это противоречит всему крестьянскому укладу! По грибы?! И Зайцев — тоже?

— Он спит-отсыпается. Неделя-то какая… Еле на ногах стоял, когда из кабинки вышел.

— А чей же трактор там громыхает?

— Наш зятек траншею укрывать заканчивает. Один и работает. Вы его не знаете, он недавно приехал вот с этими крохами… — И она любовно погладила почти одинаковые головки Глеба и Бориса.

Приезжие переглянулись.

— К Зайцеву поедем? — спросил Куровской.

— Да не будите вы его ради бога, — быстро сказала Катерина Григорьевна. — Парень вовсе изработался, он за десятерых управлялся, пусть отоспится, силу обретет. И всем другим вздохнуть надо, люди все же. Проезжайте к навесу, там Архип Тяжелов, он вам покажет, что за неделю наготовили.

Румянцев как-то нехорошо молчал. Со двора деда Силантия доносился стук отбиваемого стального лезвия. Может быть, этот рабочий звук и отвел от Мити неприятность. Во всяком случае, Румянцев понял, что в Лужках не все замерло, кто-то думает о завтрашнем дне, тогда как прочие, несознательные, либо спят средь бела дня, либо в лесу аукаются.

Гости молчком забрались в газик, молчком проехали задами огородов к навесу. Архип недовольным взглядом проследил за машиной, но из кабины не вышел и на разговор не стал набиваться. Спешил покончить с траншеей, благо оставалась самая малость. Голова у него совсем разрывалась, грохот и гарь оглушили, настроение — хоть помирай, а тут еще начальство, так что лучше не высовываться, не наговорить лишнего. Да ведь и попахивало, должно быть. Не каждому объяснишь, что поминки были.

И даже когда Румянцев с Куровским подошли к нему и сделали знак остановиться, Архип только высунулся из высокой кабины и чуть сбавил газ, чтобы услышать, если заговорят. Тот, что поплотней и повыше, крикнул:

— Народ где?

— В лугах, поди, — соврал он. — Я с утра не вылезаю, сами проверяйте, если охота.

— А сушилка стоит?

— Кончили задание. И траншею набили.

Куровской пожал плечами. Луга стоят некошены, других дел — хоть отбавляй. Он хотел еще что-то спросить, но Архип поддал газу, трактор взревел, лопата подхватила мокрую землю и понесла ее наверх. Хватит разговорчиков! И с дороги, с дороги, тут работа идет!

— Какой-то чокнутый этот савинский зятек, — подытожил Куровской. — И вид у него будто с похмелья. Помощничек, одним словом.

— Зато работает. Ну и Лужки! Ну и самостоятельность в хваленом звене! Я их приведу в порядок, — произнес Румянцев. — Я их на исполком. И Дьяконова, и Савина, чтобы в зародыше, всем другим в пример! Выходной!.. Давай опять в Кудрино, — приказал он шоферу, словно отсюда было множество разных дорог, а не одна-разъединственная — только в Кудрино.

Румянцев не мог успокоиться. У него дергалась щека. На весь день испорченное настроение. В горячей голове не укладывалось, как это можно, без согласования…

Газик помчался к плотине. Они на самую малость разъехались с грибниками, которые возвращались из лесу. Вот получился бы разговорчик, особенно с Зиной!

В благом неведении ушедшей стороной грозы женская команда, с Борисом Силантьевичем во главе, перешла, не без притворных визгов, через Глазомойку, посредине которой Зинаида прямо-таки ухитрилась повиснуть на плечах дачника, забоявшись глубины, отчего он покраснел и, неловко подхватив ее, отпустил только на сухом берегу.

Корзины у всех были полнехоньки, но чистить грибы решили дома и сразу поднялись на бугор. Архип как раз брел от навеса. Веселая команда раздражала его. И когда жена с ходу сунула ему тяжелую корзину, он недобро глянул на оживленное лицо, на улыбчивого от счастья Савельева сына и насупился.

— Кому хахоньки, а кому, понимашь ли, работенка до поту. Разделение труда. А ты еще корзину суешь.

— Дай-кось назад, — все еще весело сказала Зина. — Не упаду и с корзиной. Но рядом со мной идти не моги. Отстань! Гляньте-ка на него, уже и загордился! Замучился!

— Это почему же такое? Муж я тебе али нет?