Девять кругов мкАДА

Обещание звучит настолько просто и буднично, что я со всей отчетливостью понимаю – убьет, что ему еще остается со мной делать, и тут же, у себя на производстве, прикопает. Некоторое время я рассматриваю плюгавый силуэт на фоне светящейся стены, прикидывая, как за себя побороться, и вдруг неоновая панграмма гаснет. Теперь уже мы оба всматриваемся во тьму в ожидании откровения.

Т… РЕ… ТЬЯК…

«Третьяковская»?

– Поздно уже, – потирает лоб Копач, растерянно озираясь по сторонам. – Если у вас есть конкретные предложения, обсудим в рабочее время.

– Конечно, – мгновенно соглашаюсь я, – без проблем.

И пячусь, не поворачиваясь к нему спиной, до тех пор, пока не оказываюсь за воротами. Открываю в навигаторе карту и мчусь мимо черных вышек недостроенных домов к автобусной остановке, с силой жму на зеленую кнопку уже почти отходящего автобуса, чтобы открыть двери, вдох-выдох, и вот уже в лицо бьет ветер с запахом креозота – я сажусь в полупустой вагон до центра.

Выхожу на «Третьяковской» и только тогда понимаю, что папины наушники все еще со мной. Драный поролон почти не приглушает городского шума, провод я сворачиваю и прячу в карман, чтобы не выглядеть сумасшедшей. Шепчу в микрофон:

– Я здесь. Привет!

Вывески приходят в движение – и я ускоряю шаг, чтобы городу хватило букв.

JuленКА

– Папа. Папа?

ПROсТИ, Я не УспеL

– Это ты? Где ты?

Я.ВЕ 3де

– Папа! Тебе сейчас больно? Страшно?..

Мимо проходят люди. Начинается дождь.

– Пап, прости. Я не понимаю, что делать.

BERRIEги coБАку

Я не замечаю ничего, кроме вывесок, которые звучат папиным голосом, я бегу за ним, раздающимся то выше, то ниже, слева и справа, ничего нельзя упустить; внезапный толчок в плечо заставляет меня отпрыгнуть – женщина с коляской попыталась разминуться на перекопанном из-за вечной замены бордюров тротуаре, но ей это не удалось.

Разболтанные, не по размеру, наушники слетают с моей головы и вдребезги разбиваются об асфальт.

* * *

– Все-таки уезжаешь, да?

Забавно, что Тимофей спрашивает об этом на парковке возле аэропорта. Елизавета протягивает мне удостоверение в зеленой обложке – внутри мое имя с фотографией и печать, удостоверяющая, что я принята в Царицынский клуб любителей кактусов. На собрания я пообещала подключаться онлайн.

– Ей будет там лучше, – оправдываюсь я. – Море, кошки… Она вроде любит кошек. А транслятор…

– Транслятор забрал город. Значит, так нужно.

«Значит, так нужно» успокаивает.

Будто вспомнив, Тимофей роется в сумке и достает оттуда крошечный кактус, упакованный в полиэтилен. Я прячу его в дорожную сумку, обнимаю Тимофея, затем Елизавету и берусь за ручку переноски, внутри которой сжалась моя трусливая собака. К счастью, перелет нас ждет недолгий.

В зале ожидания я первым делом беру кофе. Сажусь рядом с переноской, посматриваю на табло и вполголоса объясняю собаке, что нам предстоит дальше, а именно – помалкивать. Собака отвечает ворчанием и яростно копает переноску, а когда я не внемлю, начинает лаять.

«Выгонят, – думаю я, обреченно опускаясь на колени, чтобы разглядеть, чего она там роет. – С позором».

Между колесами переноски валяется силиконовый кейс с эйрподсами. Должно быть, кто-то выронил в очереди к гейту. И хотя бедолага с огромной долей вероятности уже взмыл в небеса, я честно обхожу сидящих вокруг людей с вопросом, не их ли это вещь.

Удивительно, но никто не признается. Я вставляю эйподсы в уши, ни к чему не подключая.

– Пап, ты любишь кошек и море?

И буквы на табло складываются в слова.

Ксения Хан Пойди туда – не знаю куда

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Курская». Уважаемые пассажиры! В вагоне метро держитесь за поручни.

Денис очнулся, когда двери закрывались. Плотнее прижав козырек кепки к затылку, он ринулся было к выходу, но опоздал – перед глазами уже набирала скорость платформа нужной ему станции. Потом она исчезла, сменившись тюбингами в темном тоннеле кольцевой линии. Мужской голос монотонно диктовал правила поведения в метрополитене, пока Денис чихвостил себя на все лады.

Зря он поперся в метро – попасть на площадь трех вокзалов можно было и наземным транспортом, а после уже спуститься на нужную станцию и отыскать деда. Делов-то.

Если, конечно, дед все еще просит милостыню в переходе рядом со скрипачами, а не сгинул, как грозился лет двадцать, в подземных реках.

Денис прислонился лбом к стеклу, ткнулся зажимом кепки прямо в надпись «Не прислоняться» и выдохнул все скопившееся в груди раздражение. Мать велела отыскать деда и привезти домой, но ее тревога была Денису совершенно неясна. Дед и раньше пропадал надолго, а потом находился самостоятельно в Бутовском или Битцевском лесопарке. Что сейчас так напугало маму, Денис не понял, но уточнять не стал: она выгнала его из дома до того, как недоумение оформилось на языке в связную речь.