Окно маршрутки было мутным – кроме брызг дорожной грязи, напоминающих слезы, ничего не разглядишь. Да Оксана особо и не пыталась – мысли были заняты дочкой. В висках маленькими тупыми молоточками бился бесконечно повторяющийся вопрос.
Почему?
Почему все так вышло? Где она допустила ошибку? Что сделала не так?
Пока была беременна, Оксана зачем-то прочла всего Кинга. Никогда не интересовалась, а тут вдруг потянуло на страшилки. Может, в этом дело? Говорят, дети впитывают эмоции матери. Слышат музыку, которую слышит она, различают голоса, что ее окружают. Недаром же некоторые крутят Бетховена на повторе до самых родов.
Или дело в имени? Возможно, не стоило называть дочь в честь прабабки, которую за глаза называли ведьмой? Но баба Виктория за всю жизнь и мухи не обидела. Да и не в ее честь Вику назвали. Просто Виктория – это «победа». Ее, Оксаны, личная победа после замершей беременности и выкидыша. В итоге, когда носила Вику, она боялась лишний раз двинуться, начала избегать лестниц – не дай бог ост
И сама терпела. Терпела роды без анестезии, чтобы случайно не навредить ребенку. Терпела, когда ее зашивали: «Ты ж уже отмучилась, милая. Сейчас ничего не почувствуешь». Терпела, когда в год они с крошечной Викой попали в больницу – заражение крови. «Вы, мамочка, не переживайте. Прокапаем, проколем, что надо, – выкарабкается ваша девочка».
Вика выкарабкалась. Но ее девочкой так и не стала.
Маршрутку подбросило на выбоине, и Оксана поняла – выехали на МКАД. За два года она выучила дорогу наизусть. Сейчас встанут в пробку перед светофором: машины поползут гуськом, притормаживая каждые пару метров. Потом узкий съезд, поворот, минут десять по прямой, и они на месте.
В маршрутке пахло п
Маршрутка съехала на грунт и мелко затряслась – видно, водитель решил объехать пробку. Цветы в пластиковой подставке у ног Оксаниной соседки накренились, ткнувшись ей в штанину. Оксана мысленно покачала головой. Зачем тащить с собой, если можно купить на месте? Разве что какие-то особенные… Она незаметно скосила взгляд. Да нет. Обычные маргаритки.
Оксана разгладила бок старой кожаной сумки на коленях, посмотрела на часы, потом на ровно подстриженные ногти без лака.
Когда она впервые почувствовала, что что-то не так? Вика всегда была немного задумчивой: брала паузу, перед тем как ответить, часто поднимала голову к небу и подолгу в него смотрела. Небо было такого же цвета, как ее большие глаза с серыми крапинками у зрачка.
Сначала Оксана переживала, что с дочкой что-то не так. Водила по врачам, к детскому психологу. Но Вика по всем показателям была нормальной – не заторможенной, не глупой. Просто задумчивой,
– Остановите у Люблинского кладбища! – хрипло крикнули с заднего сиденья.
Оксана крепче сцепила пальцы на сумке. Как будто кто-то тут едет в «Икею».
На выходе начали толкаться. Пришлось пропустить «цветочницу», «певицу» с заплаканными глазами, потом бабульку с поникшим букетом гвоздик. Оксана вышла в нагретый солнцем, пахнущий влажной землей воздух и глубоко вздохнула. Перед ней раскинулось краснокирпичное, монументальное, как спящий исполин, Люблинское кладбище. Подтянув сумку на плече, Оксана зашагала ко входу. Остановилась напротив цветочной лавки, придирчиво оглядела увядшие лилии в вазонах на раскаленном асфальте.
В голове всплыли слова бабы Вики: «На поминки лучше блинки, с вареньем, с маслицем – им там пилюлю подсластить. И слезы, главное, не лить долго, дочка. Мокро им там от наших слез».
Оксана пошла дальше. В прошлое воскресенье батюшка напомнил, что сегодня Радуница.
В церковь она стала ходить давно. Зашла как-то купить святой воды – окропить углы в квартире. Потом решила посоветоваться, не принесла ли Вика чего с кладбищ. Незаметно для себя осталась на службу. На следующий день пришла снова. Пробовала говорить с батюшкой, спрашивала, как так вышло, что дочь пропадает на кладбищах, на форумах этих, книги читает как на подбор с темными обложками, кровью, могилами. Сама даже начала что-то строчить – рассказы небось? – и все тайком, не показывая…