Девять необычайных жизней принцессы. Гайя

Так, вот уже в третий раз за свою короткую жизнь, я оказалась пленницей. На мне не было кандалов, цепей или смирительной рубашки, но я всё ещё не могла жить так, как хотела. В тот день, когда лодка неистово раскачивалась под натиском волн и ветер хлестал по парусам, я дала себе простую клятву: «Никогда больше никто, даже сам король, не лишит меня свободы. Никогда больше никто не станет на пути моей мечты, на моём пути и не лишит меня возможности говорить». Странным образом мой договор с собой перекликался со словами Аристотеля, которые я прочитала несколько лет назад, когда и представить себе не могла, что однажды окажусь в море. В день, когда я впервые оказалась во власти волн, я решила всегда жить в соответствии с ней. Фраза гласила: «Есть три вида людей: живые, мёртвые и те, что плавают по морям»[2]. Вспомнив эти слова, я поняла, что отныне принадлежу к расе почитателей морской пены.

Никто не разговаривал со мной.

Я ела в одиночестве. Трижды в день юнга приносил в мою столовую поднос с едой и через несколько минут убирал его. Единственным местом, где я могла размять ноги, оставалась офицерская столовая, но я могла заходить туда, только пока господа находились на палубе, руководя манёврами. Один из них заинтересовал меня. Он не носил ни оружия, ни камзола, и вскоре я углядела, что вместо оружия у него имелось гусиное перо. Это был корабельный писарь, в обязанности которого входило вести хронику всего, что требовалось: штормов, поломок, болезней, утоплений, порчи парусов, потери якорей, встреченных вражеских кораблей, замеченных вблизи или вдали. День за днём я читала в толстом кожаном бортовом журнале историю всего того, что мне запрещали видеть и проживать. Например, через несколько недель после отплытия я узнала, что продовольствие на исходе, в печенье завелись черви, пять матросов разбились, упав с фок-мачты, и что их тела, завёрнутые в парусину, забрало море. В итоге корабельные новости, большие и маленькие, стали отражением моих дней и, подобно плеску волн, снова и снова возвращались ко мне. Я думала, что так продолжится до самого Нассау, пока в один миг всё не переменилось.

Вот уже несколько дней мне казалось, что стало гораздо жарче. Царил тягучий зной, которого я раньше не испытывала. Незнакомым оказалось даже солнце, раскалявшее море и рассыпавшее по его поверхности блестящие алмазы.

Мы приближались к цели. До суши оставалось совсем недалеко. Как и до моего отца…

Экипаж охватило беспокойство. Офицеры нервничали, кричали по любому пустяку и подолгу с тревогой вглядывались в море. Во всех их разговорах эхом звучало: «Пираты». Шёпотом произносили матросы это слово, будто вызывали дьявола, и боялись, что, произнеси его имя всуе в полный голос, сатана воплотится. Я не понимала ни слова, но чувствовала, как вокруг витает страх. Наконец я спросила о своих догадках юнгу, и крестное знамение, которым он поспешно осенил себя, подтвердило мои опасения.

На нас напали два дня спустя, безлунной ночью перед самым рассветом. Темноту разорвали несколько пушечных выстрелов. Они ударили в бок нашего корабля, и судно покачнулось. Пробудившись ото сна, офицеры, не одевшись, бросились на палубу. Один из них крикнул, чтобы я спряталась в сундук. Я тщетно пыталась возразить, он схватил меня за руку, пихнул внутрь, захлопнул крышку и запер. Я отчаянно билась изнутри, но крики мои заглушали звуки безжалостной схватки между матросами и пиратами.

Я провела взаперти несколько часов, представляя разворачивавшуюся вокруг бойню и прислушиваясь к её жуткому шуму. В этом деревянном ящике, убогом гробу, где негде было вытянуть ноги, я оказалась на краю смерти и потеряла способность испытывать страх. Я лишилась чувств.

Меня привел в себя сильный толчок. Сундук, в котором я по-прежнему оставалась, с силой бросили на пол. Сквозь щель я увидела яркий свет. Но до того меня разбудили чьи-то слова. Чей-то людоедский голос проорал, полагаю, окружавшим сундук, чтобы они убирались подальше, потому что он собирается прострелить замок. Затем раздались шаги и послышался звук взводимого курка, который было невозможно спутать ни с чем другим.

Я завопила.