Девять необычайных жизней принцессы. Гайя

Некоторые по непонятным причинам выживали, но оставались обезображенными: их лица навсегда покрывались отвратительными красными шрамами.

Красная Смерть высадилась в Порт-о-Пренсе и быстро захватила центр города. Затем она взяла пригороды. А после затопила сельскую местность.

Играючи пробираясь сквозь гущи и заросли лиан, деревья и кустарники, оспа неумолимо расползалась, пожирая всё на своем пути.

Она опустошала как убогие хижины рабов, так и богатые плантации кофе, сахарного тростника и индигового дерева. В считанные недели Сан-Доминго, маленький колониальный рай XVIII столетия, где каждый знал предписанное ему место (белый человек был господином, а раб – пустым местом), погрузился в пучины хаоса и уныния.

Где бы Красная Смерть ни приступала к жатве, голод и грабежи довершали её работу.

В свои десять лет Гойя ничего не знала о Красной Смерти. Однажды вечером, за ужином, отец упомянул о ней в компании колонистов и друзей, которые, как и он, были крупными владельцами плодородных территорий и рабов из Африки. Перед самым их приходом девочка и её «таинственная» кукла спрятались под столом, покрытым белой кружевной скатертью.

Девочке нравилось прятаться в импровизированные домики; она подслушивала звон хрустальных бокалов, звякание серебряных ножей и вилок. Вдыхала восхитительный аромат креольского хлеба, тыквенного супа джуму и жаренной с ямсом рыбы, которые её мать готовила к хозяйскому столу. Но больше всего на свете она обожала подслушивать. В тот вечер над её головой велись разговоры, суть которых Гойя не могла уловить. Её уху были привычны плавные переливы её родного креольского языка. Французский казался девочке слишком сложным, и она с трудом понимала его.

И всё же Гойя почувствовала тревогу говоривших. В разговоре постоянно звучали два слова: Красная Смерть. Девочка не понимала, что они значат, но звучали они устрашающе. Она подождала, пока запах сигар смешается с ароматом кофе и выдержанного рома – обычно это означало, что ужин окончен и гости переходят в гостиную, – вылезла из своего укрытия и направилась в хижину, отведённую им с матерью в квартале рабов.

Прижавшись в темноте к матушке Фелиции, Гойя никак не могла заснуть. В голове крутились всё те же два слова. Красная Смерть… Девочке хотелось обсудить это с матерью, но она не смела будить её. После того как Фелиция отмыла и прибрала кухню, у неё совсем не осталось сил, и женщина попросту рухнула на свою половину кровати и уснула. Гойя нежно провела пальцем по безобразным шрамам на смуглой и беззащитной спине спящей матери. И почувствовала, как сжалось сердце.

Давно, когда Фелиции едва исполнилось тринадцать, красота и благородные черты лица сделали её любимицей господина. Ужасная честь. Всё это не мешало плантатору избивать её кнутом или пользоваться телом девушки как ему ни заблагорассудится. После рождения Гойи хозяин оставил свою красавицу. Из рабыни для утех она превратилась в повариху господского дома.

У хозяина не было законнорождённой дочери, и потому он баловал Гойю. «Моя прелестная полукровка», – так он называл её. Каждое утро он сажал девочку перед собой в седло, и они вместе объезжали плантацию. Его пёс с жуткими челюстями, Эшу, всегда бежал перед ними. Все на плантации боялись зверюгу: он беспрестанно показывал клыки, лаял и пытался укусить всякого, кто попадался ему на глаза. Особенно – рабов, что трудились в полях. Хозяин никогда не отзывал своего сторожевого пса.

Каждое утро он сажал девочку перед собой в седло, и они вместе объезжали плантацию.

Казалось, этому чудовищу нравилась только Гойя, ведь он никогда не нападал на неё. Ласка господина и обожание пса ставили девочку в трудное положение: она замечала, как не неё смотрели окружающие. Рабы, обитатели господского дома и соседних плантаций поверить не могли, что хозяин любил девчонку-полукровку сильнее законнорождённых сыновей. С самых ранних лет она знала, что однажды произойдёт что-то ужасное.

Свернувшись в темноте у спины Фелиции, Гойя размышляла, была ли надвигающаяся Красная Смерть предсказанной бедой, что шла за ней и грозилась настигнуть её. При этой мысли девочка прижала куклу поближе к сердцу и зашептала в кукольное ухо:

– Она никогда не доберётся до нас! Никогда! Ни за что! Ты не пустишь её!

Как и всегда, «таинственная» кукла молчала. Она молчала все десять лет с того дня, как Гойя появилась на свет, а у Гойи появилась кукла. Мама Фелиция часто рассказывала малышке, как в утро родов, перед самым появлением девочки на свет, на пороге появилась эта тряпичная кукла. С тех пор игрушка совсем не изменилась: она была всё такая же уродливая, одноглазая, с вышитым на груди странным сердечком.