Девять ночей (СИ)

Писать высокорейтинговые тексты всегда было непросто. По крайней мере, для меня их было писать непросто. Тут же было такое разнообразие потенциальных жертв, ещё и поджимающие сроки, что пришлось выкручиваться хоть как-то.

Ладно, с большей частью моих подопечных проблем не возникло. К моей радости, у них были жёны, а у тех, у кого жён не было, были потенциальные партнёры, с которыми, ну, худо-бедно можно было их связать.

(Хеймдалль, правда, потом ещё долго прожигал меня тем самым взглядом «я был лучшего мнения о твоих умственных способностях», но то мелочи)

Короче говоря, в принципе, я могла сказать, что справилась неплохо. Да и идеи на всех пришли мне практически сразу, отчего я могла спокойно идти воплощать их… На всех, да…

Всех, кроме Форсети.

С Форсети я тогда намучилась знатно, до последнего не зная, что про него писать. Известной в мифологии жены у него не было, ни с кем из других персонажей, кроме остатков родни и то не всех, он больше не общался. Сводить его для ивента тупо было не с кем, и тогда мне пришлось пойти на отчаянные меры…

— Серьёзно? — Форсети посмотрел на меня тогда таким уставшим взглядом человека, смирившегося со всем дерьмом, выпавшим на его голову, что мне захотелось тут же провалиться под землю. — Ты серьёзно написала обо мне и… дяде?

— Я запаниковала! — начиная паниковать опять, откликнулась я. — Идеи другой не было, а сроки поджимали! Мне пришлось писать… это, хотя я сама ненавижу инцест!

— Боги, ребёнок, ты серьёзно? — Форсети хлопнул себя по лбу, но вдруг весело улыбнулся. — Хотя знаешь, если захочешь ещё кого-нибудь взять из наших, Вали тогда лучше не трогай… Годик-другой так точно.

— Он рассердился? — виновато вздохнув, спросила я, на что Форсети неопределённо повёл плечами.

— Скажем так… — туманно откликнулся он. — Об этом… безобразии узнала тётушка Идунн. Она слишком близко к сердцу восприняла твой текст, — Форсети одарил меня красноречивым взглядом, а я понимающе прикусила губу. — Ты не представляешь, какую взбучку она ему за это устроила… Кстати, ты знаешь, что тётушка очень метко метает яблоки?

— Теперь буду, — опять вздохнув, я снова виновато посмотрела на Форсети.

Да, в конце концов, я не смогла придумать ничего лучше, как в итоге свести его с Вали. И только потом, много дней погодя, меня посетила гениальная в своей простоте мысль, которая могла стать избавлением от всех моих проблем.

Я просто вспомнила о существовании мастурбации…

========== Вопрос 18 ==========

Комментарий к Вопрос 18

«Каждому Богу люди подносят дары, будь то сладости или дорогие сокровища. Расскажите о своих самых любимых приношениях и что Вы чувствуете, заполучив их?»

Пожалуй, во всём пантеоне Форсети тот, к кому реже всего обращаются за помощью. Никто не помнит его, никто не знает, и справедливейший из числа асов остаётся в тени.

Не просят его помощи, не просят его заступничества, и Форсети уже сам не помнит, когда ему приносили какие-нибудь дары.

Требования его никогда не были высоки, принимал он всё, что смертные могли ему дать. Главное, чтобы делали это с чистой душой и открытым сердцем, и тогда покровитель справедливости внимал им.

Помогал он в разрешении споров, да в торжестве судебной справедливости. Никогда не оставлял невиновных и строго карал тех, кто пытались обмануть его и уйти от закона. Но теперь…

Смертные отвернулись от него. Смертные забыли о нём. Не несут ему более вырезанные на ясене руны, не несут ни хлеб, ни пиво, которыми угощался Форсети после тяжёлого дня. Не с кем из них делить ему трапезу, потому что все их взоры отвернулись от него к другим богам.

И Форсети мог с этим только смириться.

========== Вопрос 19 ==========

Комментарий к Вопрос 19

«Каково тебе было — потерять сначала отца, а следом за ним и мать? Не чувствуешь ли обиду на Нанну, ведь она с горя добровольно покончила с жизнью, оставив тебя круглым сиротой?»

«Расскажи о своих родителях»

Бальдр, прекрасный, совершенный Бальдр, лучший из всех живущих в девяти мирах. Форсети гордился тем, что он его сын, всегда смотрел на отца с восхищением.

Им невозможно было не восхищаться. Его невозможно было не любить. Весь мир признавал его как лучшего среди них, и не было никого, равного ему.

Но нашёлся тот, кто позавидовал ему. Тот, кто возненавидел его. Тот, кто решил отнять его у мира.

Это было жестоко. Определённо, это было очень жестоко. Но жестокая шутка, которая отбирает у Форсети отца, имеет куда бо́льшие и ощутимые последствия.

По смерти Бальдра горюет весь мир. В особенности — его семья. В особенности — безутешная вдова.

Некогда прекрасная, светящаяся изнутри теплом, светом и любовью Нанна угасает на глазах, превращаясь лишь в тень себя былой. Ничто не радует её более в этом мире, ничто не утешает. И даже Форсети, их с Бальдром любимое дитя, не может заслонить собой непомерную тоску.

В конце концов, сердце горюющей вдовы не выдерживает.

Нанна всегда сильнее других любила Бальдра. Любила его так, как может любить лишь жена. Верная, до последнего вдоха верная, она шла за ним и в огонь, и в воду, за светом своего сердца и любовью всей своей жизни.