Девять ночей (СИ)

Один не спорит, повинуется. Подходит ближе и садится напротив огромного лица великана и задаёт свои вопросы.

Откуда он взялся?

Откуда взялись Нифльхейм и Муспельхейм?

А откуда взялся сам Один?

Как всё устроено?

И что было в самом начале?

Имир, вопреки страхам Одина, оказывается очень добрым. Он терпеливо отвечает на каждый вопрос чрезмерно любопытного ребёнка.

— Аудумла вскормила меня там, где в холодных льдах Эливагара тепло зародило жизнь, — скрипучий голос Имира вторит вопросам Одина, и великан с усилием поднимает руку, указывая на двенадцать бурных потоков, начинающих своё течение из Хвергельмира.

— В холодной пустынной бездне Гиннунга из тьмы и льдов и первобытного хаоса и огня восстали предвечные миры, — голос Имира не заглушает мерный плеск капель плавящихся льдов и потрескивание вечного огня.

— А тебя, малыш Один, породили Бор и Бестла, родители, от которых берёт начало каждая новая жизнь. Лишь двое, мужчина и женщина, могут дать её — одному подобное никогда не будет под силу, — Имир смеётся медленным размеренным смехом, но Один слушает его внимательно, глядя широко распахнутыми глазами.

На остальные вопросы Имир, почему-то, не отвечает и говорит о том, что ответы на них Один должен когда-нибудь найти сам.

С Имиром, во мраке и одиночестве безжизненного мира, Один проводит бесконечное количество времени. Оно здесь и сейчас в принципе весьма условное понятие, но кажется, Один всё-таки немного взрослеет и даже переступает порог юности.

Хотя для Имира он по-прежнему остаётся «малышом Одином». Как и по-прежнему никуда не девается его абсолютно неуёмное любопытство.

— Скажи, Имир, — Один задаёт очередной вопрос, и великан заранее знает, как он будет звучать. — Как возник мир?

— Он ещё не возник, малыш Один, — Имир в ответ отзывается как всегда терпеливо и вдруг медленно хрипло смеётся. — Тебе только предстоит совершить это.

— Но как? — юноша хмурится, склоняя набок голову, и Имир отвечает безмятежно:

— Ты должен заполнить пустоту, малыш Один. Разогнать вечную тьму и холод и наполнить их смыслом. Но для того, чтобы сделать это, тебе необходимо избавиться от старого. От того, что занимает место и не даёт развиваться новому.

— Но как я должен сделать это? — Один в своих вопросах и любопытстве словно снова становится ребёнком.

Хотя почему же «снова»?

Имир улыбается. Устало и принимающе. Он с самого начала знал, что рано или поздно этот момент настанет.

— Ты должен убить меня, малыш Один, — в голосе великана нет ни страха, ни неприязни — лишь долгожданное облегчение. — Отнять одну жизнь взамен на другие.

Огромный, старый и добрый-добрый Имир, который ужасно пугал Одина, когда он был совсем ребёнком, смотрит на него из-под полуприкрытых тяжёлых век. Он видит страх и сомнения, отрицание и сожаление, но знает точно, что только этот ребёнок может сделать то, что назначено. Лишь ему одному под силу воплотить судьбу Имира и запустить бесконечное колесо вирда для всего мира, что будет создан.

— Давай, малыш Один, — Имир ждёт свершение своей участи со смирением и терпением. — Сделай то, что должен.

«Пролей мою кровь и вырви мои кости, сверши первейшее из убийств. Разрушь старое для того, чтобы освободить место для нового. И возьми моё тело в качестве материала созидания»

— Не печалься, малыш Один, — добрый Имир смотрит на вершителя своей судьбы из-под почти закрытых тяжёлых век. — Я послужу достойной цели.

«Я так долго ждал этого момента. Теперь я к нему готов»

Сверкает во всполохах огня Муспельхейма лезвие кинжала, и первая пролитая кровь всеразрушающим потоком сносит всё на своём пути.

«Молодец, малыш Один. Ты всё сделал правильно»

========== Вопрос 21 ==========

Комментарий к Вопрос 21

«Расскажи о беседе с провидицей накануне смерти Бальдра»

Когда Бальдру начинают сниться кошмары, Один знает, что это не к добру. Он знает, что нечто подобное должно было рано или поздно свершиться, и лукавая ухмылка Локи и жёсткий блеск в его ядовито-зелёных глазах тому подтверждение.

Он отдал жизнь за обретение мудрости и тайных знаний, однако всё же не все вещи были ему доступны.

На границе миров Ётунхейма и Хельхейма царит мрачное уныние и тяжёлое предзнаменование. Ледяной туман непроглядным покровом скрывает от глаз окружающую среду. Безжалостные ветра острыми кинжалами хлещут по лицу и рукам. Здесь темно и мрачно, и всё вокруг здесь мёртвое, давно утратившее жизнь.

Здесь же находится одинокая могила могущественной вёльвы.

Тёмные руны опускаются на могильный камень. Град и Нужда открывают проход в Царство Мёртвых и призывают давно ушедшую к Хель душу. Горят они потусторонним холодным огнём, сжигающим, но не дарующим тепла и утешения. Тревожат они дремлющих мертвецов, и мёртвый лес шелестит потусторонним ветром предупреждения.

«Не играй с нами, тот-кто-ещё-не-ушёл. Наш гнев может быть очень опасен»

— Путешествие из Царства Мёртвых не лёгкое, живущий. Зачем прервал ты мою беседу с Хель? — великанша-колдунья встаёт из могилы с явной неохотой.