Девять рассказов

– Да, конечно, придаю. Но врачи говорят о клетках так, словно они сами по себе так бесконечно важны. Словно они на самом деле не принадлежат человеку, – Тедди смахнул волосы со лба одной рукой. – Я вырастил свое тело, – сказал он. – Никто за меня это не сделал. А раз я его вырастил, я должен был знать, как его выращивать. Хотя бы бессознательно. Я мог потерять сознательное знание за последние несколько сотен тысяч лет, как его выращивать, но это знание никуда не делось, потому что – это же очевидно – я применяю его… Понадобилось бы много медитировать и выгружать всего, чтобы вернуть все это – то есть, сознательное знание, – но это возможно, если захочешь. Если откроешься достаточно широко, – он внезапно нагнулся и взялся за правую руку Николсона, лежавшую на подлокотнике. Он пожал ее, встряхнув от души, и сказал: – Всего доброго. Мне пора идти.

На этот раз Николсон уже не успел удержать его – так быстро он пошел по проходу.

Несколько минут после его ухода Николсон просидел без движения, держа руки на подлокотниках, и незажженная сигарета все так же была зажата между пальцев его левой руки. Наконец, он поднял правую руку и как бы пощупал расстегнутый воротник. Затем закурил сигарету и стал сидеть дальше.

Он докурил сигарету, затем резко свесил ногу с шезлонга, наступил на окурок, встал и направился, довольно поспешно, по проходу.

Воспользовавшись передним трапом, он весьма быстро спустился на прогулочную палубу. Не довольствуясь этим, он продолжил спускаться, все так же стремительно, на главную палубу. Затем на Палубу А. Затем на палубу B. Затем на палубу С. Затем на палубу D.

На палубе D носовой трап заканчивался, и Николсон постоял немного, очевидно, растерявшись. Но вскоре заметил кое-кого, кто мог подсказать ему направление. На полпути по коридору, на стуле у входа в камбуз, сидела стюардесса, читая журнал и куря сигарету. Николсон подошел к ней, коротко спросил о чем-то, сказал спасибо, затем прошел еще чуть дальше и открыл тяжелую металлическую дверь с надписью: «К БАССЕЙНУ». За дверью вела вниз узкая лестница без ковровой дорожки.

Николсон одолел чуть больше половины, когда раздался долгий пронзительный крик, явно детский, еще точнее, девичий. Крик был таким звучным, словно метался в четырех кафельных стенах.