– Мы отравы не нашли, – сказал Миронов, явно не понимая,
В половине девятого в УВД привезли Василису Одоевцеву. Вопросы ей задавали в этот раз только по зооотелю «Приют любви». Спросили – при ней ли ключи от приюта? Она, как и в прошлый раз, достала связку ключей из сумки.
Связки ключей сравнили. И почти сразу же обнаружились два идентично похожих ключа – от той самой задней двери приюта, которая на первый взгляд была якобы взломана.
– Вы ведь хорошо знакомы с Николаем Тригорским, Василиса Викторовна? – спросил Елистратов.
И снова Катя, как и там, в курилке музея, поразилась выдержке этой женщины. Ранним утром в УВД Василиса явилась в молодежных потертых джинсах, яркой шерстяной капе-пончо и своем неподражаемом рыжем парике, все так же умело, густо, профессионально накрашенная.
– Сдается мне, что я его знаю не так хорошо, как мне казалось, – ответила она.
– Вы состояли в близких отношениях?
– Нет. У нас до этого не дошло.
– Но Тригорский посещал вас?
– Заходил, но редко. В основном мы виделись с ним на работе в музее.
– Он украл у вас ключи и сделал слепки. Потом вернул ключи на место.
Василиса ничего не ответила.
– Он кошек отравил в «Приюте любви», – сказала Катя. – И тогда в апреле сжег приют с собаками бездомными. И снова пытался сжечь сегодня ночью на наших глазах.
Василиса и на это ничего не ответила. Она и бровью не повела, увидев Катю и Анфису в УВД, словно это так и надо, так и должно быть.
– Вы говорили – зло вокруг вас!
– Я вовсе не его имела в виду, – Василиса резко обернулась к Кате.
– А кого?
– Коля… Николай… не способен убить. Он такой правильный весь. У него сын. Он же отец… как можно… Он мне всегда нравился этим – своей правильностью, своей харизмой. Я безалаберная, я не умею жить, как все, вот даже под суд попала по молодости, по глупости, до сих пор глаза колете этим, хотя столько лет прошло. А Коля сына один, без жены, воспитал. Он не пьет. Да вы посмотрите, сколько народа приехало за него просить – все уважаемые люди, настоящие мужики!
– А как же кошки, убитые им? – спросила Катя.
Василиса выпрямилась.
– Вы меня еще долго тут продержите? – спросила она. – А то мне надо на работу в музей.
Перед допросом Тригорского Анфиса шепнула Кате:
– Я им не все фотки отдала, две стерла. Вы когда там все дрались у сетки, у тебя такое лицо было, уууууу! Кажется, ты его прикончить хотела.
– Кажется, да…
Катя закрыла глаза. Огоньки… А потом взрыв и пламя…
– Я эти фотки удалила. Себя, как я в него зубами вцепилась, я, конечно, не смогла снять, а жаль… Пугала бы потом сама себя, вот, мол, что во мне – скрытое, потаенное, темное. Я его там тоже хотела прикончить. Но это он бы нас прикончил, если бы твой участковый не выстрелил. И мне кажется – в этот раз мы в самую точку попали. Он и есть не только красногорский, но и музейный маньяк. Это он их там убил. Да пусть они на моем фото на его лицо взглянут, когда он на пожаре матом орал, бешеный, как зверь!
Катя вспомнила, как орал, как бесновался Тригорский под прицелом пистолета Миронова.
Однако в кабинете следователя Красногорского УВД их встретил совершенно другой Тригорский – сдержанный, спокойный.
Костюм – спортивный, черный, измазанный грязью и сажей, куртка с капюшоном – все те же. А вот человека в них точно подменили.
– За то, что на вашего участкового напал, так очень извиняюсь. В горячке все вышло, это как в бою – тут уж не разбираешь…
– Вы разве принимали участие в боевых действиях? – спросил следователь УВД, ведущий допрос.
– Да, то есть, нет. Это не доводилось. Просто вывел меня из себя этот Вовка Миронов, я его от горшка два вершка знаю – вот с каких времен, с сыном моим дружил. А тут власть из себя строить начал, пистолетом махать.
– Участковый пресекал ваши противоправные действия, когда вы хотели поджечь приют для бездомных животных.
– Да, но я… я ж это не просто так, я ради общего блага.
– Неделю назад вы с помощью поддельных ключей, инсценировав взлом, проникли на территорию зоогостиницы для животных «Приют любви» и отравили более тридцати кошек.
– Это доказать еще надо, что это я сделал.
– У вас ключи изъяли. А 17 апреля вы совершили поджог приюта для бездомных собак в поселке Зеленая Роща.
– И это тоже вам еще доказать придется, – Тригорский скрестил мощные руки на накачанной груди. – Вы вот меня тут позорите перед всем городом, перед товарищами моими, которые поддержать меня приехали. А хоть бы поинтересовались, чего ради я в свое свободное время…
– Живодерствуете, – это сказал Елистратов, молча, насупившись, слушавший допрос.
Тригорский повернулся к нему, прищурился.