Девять воплощений кошки

Анфису отправили домой – спать. Спать без разговоров! Кате даже пришлось прикрикнуть на несговорчивую подругу, которая никак не хотела оставлять ее в музее одну.

Елистратов высадил Катю в Колымажном переулке у входа-выхода в музей.

И Катя двинулась на свой пост, едва шевелясь от усталости, от пережитого, от событий в Красногорске, от гари пожара, от ночных допросов – от всего, что произошло.

Едва шевелясь, медленно, как улитка, но так же, как улитка, упорно.

Шажок за шажком…

Дитмар позвонил ей на мобильный, едва она вошла в музей, и сказал, что ждет ее у кабинета куратора Вавич – по главной лестнице направо, через Античный зал, потом в служебную дверь и снова направо и в административный отдел.

Пока Катя доплелась, пока нашла кабинет в лабиринте Верхнего царства, Дитмар уже был там, о чем-то беседовал с Викторией Феофилактовной.

Зазвонил телефон.

– Никакой музыки по утрам до самой ночи музеев, – донесся до Кати раздраженный голос Виктории Феофилактовны. – В музее траур по нашему коллеге профессору Гайкину. Вы спрашивали меня, знали ли мы в музее, что у Гайкина была сестра? Нет, ни я, ни кто-либо из моих коллег об этом не знали. Даже Кристина, хотя их отношения выходили за рамки… Ну да это не мое дело.

Катя вошла и тихо поздоровалась.

– Милочка, вы совсем прозрачная, сядьте, отдохните, – Виктория Феофилактовна указала ей на павловский диван. – Так вот, он ни о своей сестре, ни о семье не говорил. Я знала лишь, что он сын бывшего члена правительства. И то не от него, а от нашего отдела кадров. Он работал у нас восемь лет, сначала даже не на штатной должности, потом помощником хранителя отдела древних рукописей. И только после своей поездки в Каирский музей и стажировки там и опубликованной за границей блестящей работы по переводу папирусов с Поучениями фараона Джосера было решено предоставить ему должность куратора отдела Древнего Востока. Мне все время твердят, что музею нужны свежие кадры, молодая кровь… М-да, кровь, вот мы ее и получили в избытке. Олег никогда о своей личной жизни, семье не говорил. Он все время занимался только работой, научной деятельностью. Все последние месяцы целиком посвящал себя «Проклятой коллекции». Я исчерпывающе ответила на ваш вопрос?

– Да, но я еще хотел… – Дитмар то ли от бессонницы, то ли от усталости запнулся, сделал отчаянный жест.

– Я посмотрела сейчас эту отвратительную пленку. Мальчишка – законченный извращенец. Его и отца я уволю из музея сразу же после Ночи музеев. Раньше не могу, Тригорский – высококлассный специалист по охранной системе, а вы видели, что у нас тут творилось, какой был грандиозный сбой. Если уволю сейчас и что-то случится подобное, мы без него не наладим систему и в такой срок специалиста такой квалификации не найдем. Провалить такое мероприятие, как Ночь музеев, я не могу… Поймите, после всех этих комиссий, убийств, кражи артефактов коллекции, проверок, после такого скандала я и так уже на волоске. После стольких лет службы музею на старости лет вылететь с позором… Нет, такого не будет.

– Мы все понимаем, – сказала Катя, – но Тригорский в настоящее время задержан.

– Ваш юноша, – Виктория Феофилактовна глянула на Дитмара, – мне это утром сообщил. Но я не думаю, что все так просто. Тригорский вечно хвалился, что у него полно знакомых в правоохранительных органах и в армии. Внесут залог, наймут адвоката, выпустят. Я сама лично буду ходатайствовать за мерзавца. Поймите, я люблю животных, и то, что он сделал, ужасно. Но сейчас он нужен музею, как никогда. После Ночи музеев я с удовольствием вышвырну его и его поганое отродье вон. А сейчас вот пишу ходатайство от имени музея выпустить его – не знаю, на поруки, что ли, как там у вас принято?

Катя и Дитмар молчали.

Виктория Феофилактовна выпрямилась в своем кресле.

– И не смейте меня осуждать. Вы еще слишком молоды, чтобы судить. Я действую во благо музея.

– Убийства, может, тоже во благо музея? – спросил Дитмар.

Собственно Катя не очень даже поняла, для чего он позвал ее в кабинет куратора. Может, просто не комфортно чувствовал себя с властной Викторией Феофилактовной наедине? По пути обратно в Нижнее царство Дитмар коротко рассказал ей про пленки – «потерянное время» и про результаты экспертизы, обнаружившей в крови Гайкина следы пентотала.

– Насчет пленок я сначала подумал, – сказала он, – что Тригорский изъял их потому, что там какой-то компромат – доказательства, что он сам или сынок его убийца либо вор музейный. Но оказалось все совсем в иной плоскости. А в какой, я даже себе уже толком не представляю. Как-то все совсем запуталось.

– Да уж, – согласилась Катя. – Но, возможно, Тригорский и есть наш убийца. Анфиса, например, на девяносто процентов в этом уверена. Насчет Елистратова не знаю.

– А вы сами что думаете? – спросил Дитмар.