Девять жизней Роуз Наполитано

– Ты не видела мой чехол для камеры? – спрашивает он меня. – Небольшой такой. Никак не найду. Может, Адди с ним играла и куда-то засунула. Она это любит.

– Под столиком посмотри. Я как-то там свои книги нашла, которые уж и не чаяла увидеть.

Люк смеется, встряхивает головой, будто прятать вещи под мебель – забавнейшее достижение.

Ох уж эта Адди! Ну и плутишка.

Я тут же раздражаюсь. Меня бесят мелочи, самые пустяковые реакции мужа, и сила моего гнева напоминает о том, что необходимо сделать. Прямо сегодня. Это должно случиться сегодня. Немедленно. Откладывать нельзя.

Я, как обычно, на кухне, занимаюсь сложным блюдом – маминой лазаньей, которая требует многочасовой подготовки. Домашняя паста, брачиола[11] и соус для нее. Чем глубже пропасть в моем браке, тем сложнее блюда. Это мой способ занять время, заполнить разрыв и молчание между мной и мужем.

Люк направляется в спальню, чтобы продолжить поиски там.

– Когда найдешь свой чехол, надо кое-что обсудить, – говорю я.

– Конечно, – кивает он.

Люку безразлично, что его присутствие стало меня раздражать, безразлична тема, которую я хочу поднять.

Сквозь недовольство пробивается росток вины. Я посыпаю панировкой пластинки брачиолы и в спешке бросаю слишком много.

– Вот черт! – Пытаюсь собрать крошки, прижимая к ним ладони, чтоб они прилипли к коже. Потом держу кисти под краном с горячей водой, пока едва не обжигаюсь. Промокнув влагу, сажусь за кухонный стол и роняю голову на руки.

Похоже, я проиграла сражение, о котором даже не подозревала.

Я думала, смогу отнестись к нашему разрыву с благодарностью, мудро, с высоты лет рассудив, что браки заканчиваются, даже долгие, даже те, которые начинались с пламенной любви и веры супругов в то, что счастье продлится вечно. Я всегда считала себя иной – сильнее, чем другие, женщиной особого склада, устойчивой к жизненным передрягам.

Но я такая же, как все остальные: измотанная, трусливая, ужасная. Способная на предосудительные поступки, например, разрушить жизнь, которую так кропотливо строила с человеком, ставшим много лет назад мне мужем, а теперь и отцом моей дочери.

Поднимаю голову. Я знаю единственный выход, но как это сделать… Встаю из-за стола и иду в спальню. Люк шумно возится там, все еще разыскивая чехол, роется в глубине шкафа, достает вещи.

Толстовки валяются комком, похоже, они пролежали в таком виде вечность. И джинсы – муж их купил, но так и не надел.

С трудом выговариваю слова, с которых должен начаться этот страшный разговор:

– Люк, нам нужно кое-что серьезно обсудить.

Муж даже не поворачивается.

– В чем дело? – Он достает плюшевого жирафа, смотрит на него и убирает на тумбочку, а потом снова принимается рыться в завалах.

Я жду. Люк продолжает поиски. Во мне вспыхивают крошечные искры гнева, но вскоре они разгораются в пламя. Я пропускаю через себя эту энергию.

– Ты не можешь хоть на секунду остановиться и уделить внимание своей жене?

Своей жене…

Уже несколько месяцев я называю себя в третьем лице. Мне кажется, если говорить о себе, будто о ком-то другом, муж начнет видеть меня более четко, наконец услышит мои слова.

Он бросает на пол старую изодранную футболку, вытаскивает одинокий носок, потом выпрямляется и поворачивается. Приподнимает брови, но молчит.

– Мне нужен развод.

Вот так просто беру и произношу. Эти слова, это заявление давно бурлило во мне. Я швырнула его через всю комнату, и оно грохнулось на пол у ног мужа. Раздраженный вид Люка вывел меня из себя, потому я так поступила.

Муж скрещивает руки на груди, зажав в кулаке носок.

– А как же Адди?

Закрываю глаза и делаю вдох, затем открываю и произношу:

– Я хочу поговорить о нас, о нашем браке, хотя говорить тут уже не о чем. Причем давно.

Он молчит, внимательно смотрит на меня, думает.

Я столько раз воображала, как Люк отреагирует, когда я наконец произнесу эти слова. Ярость, крики, потрясение, слезы, даже плач. Мольбы попытаться все исправить. Но молчания и спокойствия в списке никогда не было.

– Но как же Адди? – снова спрашивает он. – Адди нужны оба родителя, и ты это знаешь.

Как же Адди?! Как же Адди… Хочется заорать. В глубине души, где-то очень глубоко, лучшей своей частью я понимаю: да, нужно сделать все аккуратно, чтобы было лучше для дочери. Адди важнее любого из нас, конечно, следует позаботиться об Адди! Кроме того, ребенок не будет счастлив с родителями, которые несчастны друг с другом. Но вслух говорю иное:

– Единственная вещь, что тебя волнует, – Адди?

Люк смотрит на меня так, будто я взяла на кухне самый большой нож и занесла над макушкой нашей дочери, как Авраам над Исааком.

– Адди не вещь.

– Боже, Люк, я же не о том! Ты так безумно любишь дочь, что даже не слышишь меня. Кажется, ты забыл – в доме живет кто-то еще! И этот кто-то – твоя жена!

Твоя жена! Твоя жена!