Девять жизней

Анна проклинала свои глаза, потому что городские ее подружки говорили ей не раз, о том, как они, эти глаза красивы. Говорили с завистью в голосе. «Да лучше родиться совсем без глаз! – закипала в мыслях Анна, - Но со стройной фигурой, хрупкой как китайская фарфоровая принцесса, и с легкостью движений, будто в танце.» Не смотря на такие вопиюще глупые мысли многие считали Анну умной. Она и впрямь находила радость в учении и беседах. Часто участвовала в состязаниях у Шатра наравне с мужчинами. Конечно, она не играла на свирели – Ассау не дал ей музыкального слуха. Зато она мастерски метала копье. А игру в стихи почти всегда выигрывала. В хижине, в особом ларце она хранила около десятка лиловых квадратов – знаков первенства в стихосложении. У Анны было много знакомств. Люди стояли вокруг нее широким кругом, но все далеко. Ни одного близкого. Мужчины часто говорили ей: « Ты восхитительно умна, Анна.». И чего бы она только не отдала, чтобы услышать: «Ты восхитительно красива, Анна!» И правда, разве хуже иметь пустую, но очаровательную головку, вместо некрасивой, да к тому же набитой запутанными и, в общем-то бесполезными мыслями? Так частенько думала Анна, но мысли эти были мимолетны и лишь не надолго заставляли умолкнуть горное эхо.

Деревья шатром смыкались над головами двух людей – большого и маленького. Небо заглядывало глазами-звездами в этот сквозной, сетчатый шатер и, удовлетворившись увиденным, заливало землю благостной тишиной. Двое мужчин, большой и маленький, творили молитву.

Это был первый день, проведенный Ассау-Матаном-Ратмиром и Фаридом в уединении. В этот день мальчику Ратмиру исполнилось три года. И Фарид забрал его прямо с праздничного застолья из дома ХНАИ, увел в лес, никого не спросясь. И Ассау отец, глядя с неба красноглазым закатом, был доволен. Он благословлял Фарида, протягивая к нему руки тополей. Он целовал малыша Ратмира ледяными жгучими струями горного ручья. Он был счастлив. Да! Ассау, великий Ассау, позволяет себе иногда это примитивное человеческое счастье. В конце концов, вода тоже проста, но именно она несет жизнь. Поэтому Ассау иногда покидал блаженное спокойствие, чтобы просто побыть счастливым, глядя на своих детей. На своих… Именно на своих! Ассау был справедлив, всесправедлив, пансправедлив, истинно справедлив, великолепно справедлив, поэтому где-то раз в шестьдесят лет по земному времени для него наступал День Перехода. Великий Ассау брал весы и взвешивал свои поступки; обвинял и оправдывался и…выносил приговор. О! Ассау был жестоким прокурором и каждый из живущих испытал это на своей шкуре. Но! Ассау великолепен во всем, все ему подвластно. Он совершенный адвокат – седрца гор плавятся от жалости и сострадания, покуда он взывает к милосердию. О, Ассау, хвала твоей многоликости! Ты – мудрейший судья. Твои добрые деяния столь велики, что ты достоин во веки веков оставаться самим собою, без конца и начала, без прошлого, живя лишь одним «теперь», пребывая в Нирване. Но, Ассау, во зле своем ты безжалостен и велик, как во всем содеянном тобою. Ты должен сойти с пьедестала на ступеньку вниз, ты обречен стать человеком. День Перехода для Ассау отгорел закатом и растаял в темноте, а утром следующего дня Ассау по приговору величайшего суда продолжает жить богом и нарождается человеком. Младенцем, для которого, единственного из людей, открыт путь наверх – шанс стать богом. Младенцем, для которого, как и для всех людей открыт путь вниз. Но ни о чем этом младенец не ведает и кричит как всякий другой, требует молока от породившей его женщины, которую он потом станет называть мамой.

Ассау рождался многие тысячи раз на разных концах земли, говорил на сотнях языков. Но было у него любимое место на планете, где он рождался чаще всего – город Сурэ. И в этот раз Ассау Ратмир родился в Сурэ. Его матерью была рабыня-славянка, веровавшая в Христа, посильно молившаяся-постившаяся, носившая кипарисовый крестик на гайтане, плевавшая в Шатер Порога, когда проходила мимо и умершая при родах от кровотечения и истощения, а может быть, и от губительного для северян пыльно-солнечного Сурейского полдня.

Никогда…Никогда… Ни один из Ассау-человеков не шел по дороге ввысь. Человеческая природа брала свое и пудовыми гирями тянула вниз. Некоторые самые-самые человеко-Ассау в День Перехода нарождались вновь людьми, а все другие, и их огромное множество, смотря по земным склонностям становились свиньями, гиенами, бабочками или быками, некоторые водорослями или черепахами, а десятка два стали баобабами и до сих пор, может быть, растут и шелестят листьями где-нибудь на краю земли.

Двое мужчин стояли в сердце леса и молились. Фарид про себя, а Ратмир громко, во весь голос, так что лес замирал, удивляясь этой молитве. Ратмир пел Гимн Великого Торжества. Этот гимн он окончательно заучил лишь неделю назад и его детская, цепкая память лила на язык слова и мотив, наслаждаясь своей «умностью». Детский чистый голос летел прямо к небу и Ассау-отец был счастлив, счастлив и горд, слушая своего сына.