– Вот и улица моя! – радостно сообщил вознице Клим. – Примерно посередке и дом мой будет. Считай, приехали!
– А только не благодетель ты, а, вовсе наоборот, сдается мне, – резко переменил вдруг тон Михеич. – Говори честно, как на духу! Лжи не терплю! Заманил, разбойник? Поманил двумя рублями? За возок леса хочешь жизни наши забрать, подлая ты душа!
– Окстись, отец! – Клим даже испугался подобной перемены. – И хмель-то с головы стряхни! Все мирно меж нами было, а тут вдруг такая напраслина. С чего бы это?
– Ви-иииижу! – хитро прищурил глаз Михеич. – Чай, не проведешь! Улочка-то из богатых. На кой тебе мой горбылик? Небось, как кликнешь сейчас дворовых, как поколотят они Михеича, да Лаурку мою в полон возьмут, а то и на погибель сразу подпишут. Ох, не надо было зариться на посулы царские!
– Тьфу! Хватит причитать да плести невесть что! – прикрикнул Клим на мужичка. – Нет у нас никаких дворовых. Не бойся, отец, не обману. А скажи? Ты с чего взял, что здесь богатые живут? Высоких-то крыш всего парочка на всю улицу, заборы всё глухие у нас… Как знаешь, что там?
– А вот сам посуди, мил-человек, – Михеич сморгнул слезу с глаз и вновь стал покладист и тих. – Забор хоть и непроницаем, а, гляди, как длинен. Это только второй с околицы начался – значит, хозяйства за ними ладные, с постройками да хранилищами. Отсюда ясная картина разворачивается, что живут тут людишки да не бедствуют. А для обеспечения таких хором и дворовые должны быть! Чего у тебя нету-то?
– Да так, разошлись кто куда, – махнул рукой и не стал уточнять Клим, а сам припомнил, что, действительно, в детстве его все время по двору какие-то мужики шастали, было дело, было. – Ты лучше скажи, как заборы различаешь – где один кончился, а где другой начался? Красить урядник велит их все в один цвет. Вдруг просто ворота у кого на ту сторону? В переулок? Может, за ними не два хозяйства, а поболе? Как рассудишь?
– Да чего тут судить-то? – смеялся над незадачливым городским барином Михеич. – Там доски все одного рисунку были, а эти пошли – и повыше, да и по верху клинышками. Все одной рукой рубленые. Не-ееет! Михеича не надуришь!
– Ну, вот и наши ворота, – Клим спрыгнул с повозки. – Держи, мил-человек.
И он протянул Михеичу заранее приготовленную трешницу. Тот обтер прежде руки об отвороты армяка и только после этого ритуального действа аккуратно, двумя пальцами, принял плату. Развернул. Посмотрел на свет. Крякнул.
– Благодарствуйте, барин, – он попытался изобразить поклон, но Клим остановил его. – Токмо, прощевайте, а сдачи никак не имеем. Поиздержался.
– Не надо сдачи, – улыбался счастливый Клим. – Все вам остается, сам так решил.
– Ну, уж и не знаем, как благодарить тебя, добрый человек, – Михеич просиял взглядом, спрятал денежку поглубже и, видимо, стал уже прикидывать в уме выгоды неожиданной прибыли. – Век за тебя молить станем…
– Погоди, – прервал его Клим и кивнул на Лауру. – Только, раз уж ты лжи не терпишь, мил-человек, то вот при ней поклянись. Пообещай! Что рубль отсюда полностью ейный. Сговорились? Разгружай!
– Дык, – Михеич кивал, моргал и тер пальцами подбородок. – Куды «разгружай» то?
– Да сыпь рядом с забором, – махнул Клим, которому эти доски по большому счету были вовсе не нужны. – Мы после с племянником перетаскаем.
– Нет, хозяин! – Михеич мотал головой. – Мой лес да в канаву? А ну как дождь пойдет? Или покрадут!
– Кто? – снова развеселился Клим. – Сам говоришь, все сплошь зажиточные тут?
– Дык, зажиточный – он оттого и заживает, что щепка лишняя мимо рук не пройдет! А ну! – почти командовал он. – Отворяй ворота!
Клим, смеясь, впустил Лауру во двор. Выбежал на шум сперва Глеб, стал помогать мужичку, старался. После и Тася с дочкой вышли на порог. По какому-то светящемуся выражению лица невестки Клим сразу понял, что в его отсутствие что-то произошло.
– Что, Тасечка, что? – застыл он с горбылиной в руках. – Новости какие?
– Даже не знаю, как сказать, Климушка.
Тася прижала к губам платочек, что был у нее в руках. Неужто плакала?
– Плохое? – сразу захотел подготовиться к непрошенным известиям Клим.
– Хорошее, Климушка. Ох, надеюсь, что хорошее! – и все-таки слезы блестели в уголках ее глаз, а дочь, видимо чувствуя это, обнимала мать за ногу, не отходя ни на шаг. – Ты отпусти вначале человека, после переговорим. Не на бегу.
– Да ее дядя Леврецкий замуж позвал! – доложил сияющий Глеб. – Он уж часа два как ушел, а она все ревет.
– «Ревет»! Как ты про маму говоришь, не надо такими… – начал было Клим, но тут до него дошел смысл и остальных сказанных племянником слов и, кажется, рухнул мир вокруг, а может это просто Михеич ссыпал разом оставшиеся доски с воза.
***
– Венчается раб божий Корнелий рабе божьей Таисии…