– Та-ааак. Мещанка, лет двадцати семи… Старовата для тебя, – вслух размышлял он. – Да и дети у нее остались. Не пойдет! Мертвяков-то не боишься? Ну, раз в гроб ложилась, чего уж. Да-ааа. Да и лучше бы дворяночку, чтобы хоть за триста верст можно уехать было. Крестьянка, крестьянка, опять мещанка. Вот. Вдова. Бездетная. Всего-то двадцати трех годков. И что ж ей не жилось, бедолаге! Тебе-то сколько? На, вот, держи. Теперь ты – Стрекалова Вера Михайловна. Только гляди, видишь, где она – ты – родилась и проживала? Так что, будь добра, в Горбатовский уезд ни ногой. Ее там кто угодно знать может. Так что…
– Куда ни ногой? – рассмеялась отчего-то бывшая девица, которая теперь стала – вдовица.
– В Горбатовский. А что?
– Нет-нет! Обещаю там не появляться. Спасибо Вам! – и Таня вскочила и чмокнула полицейское начальство в щеку. – А как же я? Отсюда?
– Сам подвезу.
Таня вышла из повозки за околицей с узелком моченых яблок в руках. Помахала рукой и пошла к какой-то деревне вдалеке, без дороги, через поле. Исправник уезда некоторое время смотрел ей вслед, потом велел:
– Трогай!
***
Счастье Лизы было полным и не замутненным ничем, потому что буквально накануне венчания она получила долгожданную весть от Нины. Лиза писала ей, звала на свадьбу, но, когда ей передали посылку от подруги, поняла, что они не увидятся. Ну, хотя бы что-то узнает она сейчас про Нину, так долго она волновалась за подружку, так долго не было от той никакой весточки. В коробке оказалось нежнейшее белоснежное белье, в нем Лиза и пошла под венец. И всего лишь небольшая записка. Но и ее было вполне достаточно!
«Дорогая, милая, любимая моя Лиза! Ты не представляешь, как рада я за тебя! Как только получила твое письмо, побежала давать работу моим девушкам. Все мерки твои я знаю наизусть, надеюсь, ты не растолстела? Хочу успеть, чтобы мой подарок оказался у тебя к сроку! У меня теперь своя мастерская. Помнишь, мы читали роман? В очередной раз, столкнувшись тут с проблемой поисков достойного внимания белья, я много думала. Размышляя о его важности, о месте, которое занимает хорошее белье в жизни женщин и девушек, я вспомнила твою злополучную резинку! Я видела еще, какие трудолюбивые вокруг женщины, как им просто нет иногда места, где бы применить свои силы. Я видела, в какой бедности, а иногда безысходности строятся их судьбы. Так вот, Лиза! В один прекрасный день все это соединилось в одну цель – мастерские. Мой муж мне не только разрешил заниматься своим делом, он всячески поддерживает меня. Знай, подружка моя дорогая, что пишет тебе самая счастливая на земле женщина! Это – правда. Ты, наверно, удивишься, вспоминая мое прошлое письмо? Да, в таком состоянии я была несколько месяцев, понимая, что даже с моим характером, долго прожить так, как пророчило мне замужество, я не вынесу. Тем более – всю жизнь. Если только не будет она совершенно короткой. Да, были у меня нехорошие, грешные мысли, не стану от тебя скрывать. Родители зимой уехали вдвоем в Тифлис, я была полностью наедине с собой. Как-то после того, как я только что вернулась из храма, прискакал князь Амирани. Я была в таком настрое, что жизнь моя была похожа на лезвие кинжала – тонко-тонко, остро-остро. И я все сказала ему! Лиза! Я знаю, девушки не должны, не могут так поступать. Но мне кажется, что еще тогда, когда стояла я в твоей комнате и смотрела в твое окно, я уже тогда думала только о нем! Я полюбила его, Лиза. Сказав ему об этом, я так мало ценила свою жизнь тогда, что даже стыда не ощущала. Мне просто нужно было избавиться от боли, которая переполняла мою душу. Какое же удивление постигло меня, когда оказалось, что князь испытывает ко мне чувства не меньшей силы. Он просто не смел об этом ни думать, ни говорить. Все решилось легко и просто. Его семье я понравилась, но там никто и не скрывал, что главным в этом браке было желание породниться с родом Чиатурия и улучшить положение за счет приобретенных земель. И я, и земли доставались им, просто я вышла не за племянника, а за дядю. Люблю тебя, моя Лиза! Желаю тебе и твоему художнику такого же счастья, какое чувствую сегодня я!
Княгиня Нина Кинулидзе»
***
Путеводный колобок сиял сегодня в груди Лизы особенно ярко, грел маленьким солнышком, иногда подступая какой-то щемящей нежностью прямо к горлу. Казалось, так было и так будет всегда. «Наверно, это и значит – изменить сущность, – подумала Лиза. – Потому что я сейчас стала другая. Вот-вот стану. Оставаясь собой, я одновременно делаюсь какой-то новой, такой, что больше и важней прежней Лизы. Теперь я – это не просто я. С нынешнего дня – я еще и жена этого человека!»