Девятая Парковая Авеню (СИ)

Внезапно иллюзия смерти растаяла, воздух стал вполне обыкновенным, пригодным для дыхания. И я зашёлся криками чистейшего сексуального насилия под давлением его члена, превратившегося изо льда в огонь и мгновенно набравшего температуру расплавленного куска металла. Демон весь… превратился в огонь. А меня обратил в тихо стонущее облако пепла. Сердце, освобождённое и оттаявшее, от бешеного темпа готово каждую секунду разорваться в груди, а тело сгорает и исчезает под пухлыми кроваво-красными губами, выжигающими на коже явственные следы адской страсти их обладателя и заставляющие меня кричать за гранью слышимости, на уровне ультразвука или ещё дальше… Это продолжалось недолго. Просто не могло длиться долго. От резкого скачка температуры тела во мне мог просто-напросто свернуться белок. Да, разогретый сумасшедшим наслаждением от его идеальных, выверенных порочным мастерством и временем движений, я уже страдал от головокружения, мокрый, сладкий и почти удовлетворённый, надежно сжатый и перехваченный его стальными объятьями. Боль сожглась вслед за телом, осталось… да ничего у меня не осталось. Но, отняв боль, тело он всё-таки вернул мне… вместе с кривой извиняющейся улыбкой. Какого демона мы всё ещё трахаемся?! Ты оттягиваешь конец, замедляясь, кладя руки мне на спину… пропарываешь ногтями кровавые дорожки, вскрываешь мне орущую, мокрую от пота кожу… чтоб кровь, защищаясь, устремилась туда, не добралась до нужного места ниже… и не взорвалась раньше времени. А теперь что? Ощущение безопасности и комфорта. Не покидает меня даже сейчас, когда ты повернул нас вниз головой, бережно опуская обратно на постель, выгнул меня, устремляясь обратно к моей груди. Ты будто извиняешься… Гнусно и нарочито сладенько вылизываешь по очереди каждый сосок, отвлекаешь… чтобы твой член как можно незаметнее закончил своё грязное дело. Возмутительно приятный и неприятный натиск в мою задницу. Твоя рука спустилась и стиснула мои яички, дернула истомленный пенис, властно и жестко. Будто делая контрольный выстрел. А-а-а-ах… я приоткрыл рот, не справившись с собой и этим новым злом. Ни один человек не смог бы сделать со мной то, что сотворил всего за несколько минут этот странный демон с разными миндалевидными глазами. В них сейчас явственно засветилась любовь. Страстное, умоляющее, зовущее выражение. И неожиданная гордость. Такая, как будто он мой… отец?!

Я больше не смог. Это последнее признание лишило меня остатков сил на сопротивление. Я коротко дёрнулся, вжимаясь в подставленную ладонь. Я кончил раньше него…

…чтобы затем, не переводя дыхания, задохнуться в одном-единственном всхлипе. Скажи, что ты соврал. Твой взгляд… соврал!!! Умоляю, скажи. Скажи, что мне показалось!

*

— Да, тебе показалось. Что скажешь теперь? — Моди сунул мне в зубы «Мальборо» и поправил подушку под головой.

— Что ты, наверное, врёшь. Но я никогда не смогу это проверить. Отец… — он не вздрогнул, и я разочарованно кольнул его в грудь его же собственным длинным ногтём на указательном пальце. — Как приятно, насытив свою бренную плоть, курить в постели любимые сигареты, лежать на твоей груди, немножко ненавидеть тебя и себя… и не думать о том, что будет потом, — ответив, я глубоко затянулся и выдал ему свою единственную настоящую невинную улыбку — ту, которая появляется сама собой, когда мне действительно хорошо. А мне хорошо… несмотря ни на что. — Устроит такой ответ?

— Ты ещё совсем малыш, — Моди вздохнул и принялся гладить и расправлять мои волосы. — Как же не хочется отпускать тебя обратно на Землю…

— А чего тебе хочется?

— Чтобы ты покинул мир людей и навсегда остался со мной. Ты один раз уже чуть было не пришёл ко мне — в больнице, когда накладывал на себя руки. Я жалел, что тебя прервали, и одновременно радовался, что спас тебя Ксавьер. Разрываться между твоим горем здесь и горем там было невыносимо. Мне чуть башню не снесло, выражаясь цитатами производства твоего миокарда. И сейчас я внутренне умираю. Потому что попробовал тебя и узнал то, что делало из всех твоих любовников инъекционных наркоманов. Быть с тобой вместе… то есть принимать дозу. Погружаться в болезненную эйфорию. А потом — неминуемая ломка. У меня она уже наступила. Ведь я должен опять лишиться. Должен оставить тебя. Выбора у меня, как всегда, нет, — он закрыл глаза.

— Послушай, — я тронул его выгнутую шею, — тебе необязательно смотреть на всё вот так. Разве демону трудно находиться рядом со мной всегда? Ну… незримо, ты же можешь! И забрать душу моего первенца? А после смерти я приду к тебе… только к тебе, никаких накладок с раем, обещаю. Я нагрешу достаточно и воссоединюсь с тобой и с сыном.

— Я не смогу ничего сделать. Душа твоего ребёнка по контракту принадлежит Владыке.

— Тогда перепиши контракт. Или стань этим Владыкой сам.

— Что?! — он подскочил на постели и глянул на меня воспламенившимися глазами. Жуткая чертовщина в них читалась… страх измены, картины причитающегося наказания, вечные муки в позоре и презрении. Я был устрашён, но не подал виду и пожал плечами.