Девятая Парковая Авеню (СИ)

— Отнюдь не совершенство. Иногда ловлю себя на мысли, что недостатков больше, чем достоинств. Далеко не в каждом ракурсе я могу его назвать красивым и… Юрки, он одновременно обыкновенный и даже хуже обыкновенного. Он любит деньги и уродует творчество за деньги, чего я не понимаю и понять никогда не смогу. Он дитя пиара, давно привыкший жить под жадным прицелом софитов, журналистов и миллионов фанатов. Если внутри он остался тем же, кем был когда-то, до своего звёздного часа, я буду только рад за него, но… беда в том, что я не знаю, каким он был или каким стал. Не уверен, что его ближайшее окружение или девушки, с которыми он встречался дольше одной ночи, знают, каков он на самом деле. Возвращаясь к вопросу об обыкновенности — несмотря на это, есть в нём нечто. Некое двойственное безумие… внутренний огонь… точнее, два огня — разрушения и созидания. Эти две искры тлеют в каждом человеке, но в большинстве случаев гаснут до того, как что-нибудь произведут на свет. Или гаснет одна… делая человека неполноценным. А Кирсти… Сейчас попробую сказать понятнее. Его музыка не всегда гениальна. Его поведение далеко от идеала. Он часто разочаровывает и причиняет боль своими поступками, обманывает ожидания. И порой порождает сильнейшее желание прибить его ко всем чертям. Но стоит ему мило улыбнуться, показав совсем не белоснежные зубки, как я вспоминаю «Воскрешение» — свою любимую песню — и прощаю ему всё. В реальной жизни он может быть подлецом, уродом, продажной сволочью, торгашом своей музы или жалким импотентом. Но в клипе, на сцене, в очередном альбоме… образ, который ему создали, в том числе создал и он сам, часто бывал единственной причиной, по которой я цеплялся за опостылевшую жизнь.

— Цеплялся? Ты?!

— Да. Что ты так вылупился? Юрки, так же, как я ничего не знаю о Кирсти, ты ничего не знаешь обо мне.

— Может быть. Зато я знаю о тебе кое-что, о чём ты точно даже не подозреваешь.

— Звучит обнадеживающе, — довольно иронично заметил я и высвободил ноги из плена. — Продолжишь откровение?

— Охотно, — Циклоп отряхнул запыленные штанины, поднялся и схватил меня, резко прижимая к себе. Испуганно зашипев, я обнаружил себя сидящим на нём (а его — сидящим на диване) и тесно прильнувшим к его телу. Он широко раздвинул мне бёдра и заставил сжать ими его талию. Руки Юрки интимно обвивали меня под рубашкой, а неровное дыхание согревало шею под ухом. Короткий шёпот финна мгновенно разошелся по моим нервным окончаниям и застрял в груди. — Кристиан Лайт — мой давний любовник. И твой единокровный брат.

*

Как странно впервые проваливаться в транс помимо воли. Господи, Господи… спасибо, что хоть на этот раз я ни в чём не виноват.

«Что может быть хуже и гнуснее такой правды? Я заподозрил бы ложь, но уж слишком она несуразна. Потерянные дети? Разлученные в детстве? Бред. Не слушай. Но твоё внешнее сходство с ним, которое не замечали только слепые, да и те читали по коже, когда лапали твое лицо… Знаю, тебе больно. Утешься, Ангел, я больше не буду называть тебя кибермозгом. И порадуйся, что выбор сделан за тебя».

О чём ты?

«Ты больше не имеешь права любить Кирсти так, как любишь. Если, конечно, не желаешь грязи кровосмешения. А значит, у тебя остается Ксавьер».

Но ведь Юрки сказал… единокровный брат. То есть не совсем родной. Тебе не кажется, что стоит выяснить подробности?

«Ты пока не можешь вернуться в сознание. Ты сам не понимаешь, не чувствуешь, до твоих нервов ещё не дошло. Как потрясён ты, растерян и убит. Конечно, ты не покажешь этого и позже, замкнёшься в своей боли, как делал это всегда. Ты не был бы таким и не скрывался бы от меня, точнее, даже от меня, если бы семнадцать лет назад тебе не причинили самую первую, самую сильную боль. Несчастный ребёнок… если бы я мог что-нибудь сделать с этой незаживающей раной… Из неё по сей день выплёскивается почерневшая кровь. Сможет ли что-то или кто-то покончить с твоей ношей?»

Смерть? Да и то, я не уверен. Кто знает, что ждёт меня за ней… за белой дверью.

«Белой?!»

Ну да. Смерть ведь белая. В чёрной накидке. Риппер с косой, риппер… прям Алекси. Боже, как я хочу…

«Сдохнуть?»

Нет. Хочу Ксавьера. Быстрей бы уже разрешить эту нелепую проблему с Кирсти и найти детку. Вытаскивай меня отсюда, надоело пить свою порядком приевшуюся боль из огромной чаши.

*

— Очнись, прелестное создание! Очнись, очнись, — Юрки тряс меня за плечи и целовал время от времени в побледневшие губы. Он снял очки и шляпу, его тёмные волосы разметались, а на лице большими буквами был написан страх.

— Фу, отвали… — я приоткрыл глаза, слабо оттолкнув финна, и увидел его улыбку. Как же странно было видеть её. На фотографиях и видео этот суровый гот никогда не улыбался.

— Тьфу ты, Господи, ругаешься… значит, живой. Я не знал, что делать, ты был как будто в обмороке, но сердце не билось, и… часто с тобой такое случается?

— Я называю это трансом. Впадаю в него время от времени по собственному желанию.

— Сейчас тоже?