– Нет, это не годится – при такой невесте чумазым кочегаром! А ну, босяки, – он свистнул в два пальца, созывая всех, – выворачивай карманы – у кого сколько!
– А, пропади оно все пропадом! Чтоб Ваньке Поддубному да не помочь! – Грузчики совали в руки Ивану кто мятую бумажку, кто мелочь.
– Спасибо, братцы! – растроганно сказал Иван. – Спасибо, родные! – он сгреб товарищей в охапку, обнял. – Втройне отдам – вы мое слово знаете!
Пароход загудел, окутавшись паром, провернул гребными колесами и, переваливаясь на волнах, отошел от берега. Иван, распахнув пальто, укрыл Машу от ветра, они – вдвоем на палубе – молча смотрели на подернутый туманной дымкой горизонт…
…Паровозный дым рассеялся, Иван, постукивая чугунной тростью, вышел на перрон за американскими компаньонами. Со всех сторон к ним бросились репортеры, замигали вспышки фотокамер.
Иван вдруг замер, изумленно глядя на громадную афишу в конце перрона, где он красовался в казацкой черкеске с галунами и папахе.
– Где ж раскопал-то такую? – спросил он Терри. – У меня самого ни одной карточки не осталось. Тридцать лет уж почти…
– Это моя работа, Иван, – с деланой скромностью ответил тот. – То, что нужно для бизнеса, я достану из-под земли. Вся Америка в твоих афишах, Иван. Билеты раскуплены на два месяца вперед…
Он говорил еще что-то, но Иван уже не слушал, с задумчивой улыбкой смотрел на свою старую фотографию…
Портной последний раз поправил новенькую черкеску у него плечах. Иван горделиво осмотрел себя в зеркале.
– Эх, батя бы позавидовал! – обернулся он к Маше. – У него отродясь такой не было!..
Потом он позировал в черкеске в фотографическом ателье, выкатив грудь и устремив в пространство орлиный взгляд.
– Атансьон, снимаю! – француз-фотограф жестом фокусника снял крышку с объектива громоздкой камеры и с сильным акцентом начал считать: – Один, два, три…
1902 год. Москва
Иван, навалившись на противника, вдавил его лопатками в пол. Поднялся и вскинул руки, приветствуя публику. Зал ответил дружными аплодисментами.
Два щегольски одетых господина в почетной ложе – совсем юный Карсаков и Друбич, лет на десять постарше, – в отличие от беснующейся вокруг них публики все это время спокойно, внимательно наблюдали за Иваном.
– Никакой техники, – покачал головой Друбич. – Вот уж действительно – медведь, иначе не назовешь.
– Но какая силища, барон! – восторженно воскликнул Карсаков. – Вы посмотрите, какая мощь! Это сама русская природа, новый Илья Муромец!
– Оставьте ваши эпитеты газетчикам, граф! – досадливо ответил Друбич. – В современной борьбе турниры выигрывают технической подготовкой, а не грубой физической силой… – они встали и пошли к выходу, продолжая спорить.
Маша вошла с улицы в маленькую прихожую, глянула на чужую одежду на вешалке. Из гостиной доносился разговор на повышенных тонах.
– Что же, так и передать, Иван?
– Так и передай, как сказал, слово в слово!
Маша вошла в комнату.
Напротив Ивана через стол сидели двое похожих на него и таких же могучих парня. Разговор тотчас оборвался, парни встали, опустив головы, не глядя на нее.
– Здравствуйте. У нас гости, Ваня? Что ж не предупредил?
– Братья мои, – хмуро сказал Иван. – Петр и Семен.
Те кивнули, не поднимая глаз.
– Как раз к обеду. Я накрою сейчас.
– Пойдем мы. Бывай, Иван, – братья, по-прежнему избегая ее глазами, вышли в прихожую.
– Может, чаю хотя бы… – выглянула за ними Маша, но те, подхватив полушубки, уже скрылись в дверях.
– Что ж не остановил? – спросила она. – Не по-человечески как-то. Столько времени не виделись… Что случилось, Ваня?
– Да ничего, – пожал плечами тот, глядя в сторону. – Проведать заглянули.
Маша подошла, повернула его лицо к себе, глядя в глаза.
– Иван! – строже сказала она.
– Письмо бате написал, – нехотя ответил тот. – Открытку в черкеске послал – думал, порадуется… Он братьев отправил, велел привезти хоть связанным. А когда вернусь, обещал оглоблю об меня обломать за то, что Поддубных род опозорил… «Клоуном народу на потеху скачешь»…
– Значит, оба мы с тобой теперь бездомные, Ваня, – невесело улыбнулась Маша.
– Мало того, – с детской обидой продолжал Иван. – Я благословить его просил на венчание. Передал – не то что не благословит, а проклянет навек… Пускай! – вскочил он. – Не век же мне по его указке жить! – в бешенстве ударил он кулаком по столу. – Сказал – не вернусь, значит, не вернусь! Сказал – венчаюсь, значит, так и будет! Сейчас и пойдем! – заметался он по комнате.
– А ты венчаться собрался, Ваня? Вот новость-то! – засмеялась Маша, наблюдая за его суетой. – А я-то думала, сначала девушку спросить надо, перед тем, как под венец вести – согласна ли она?
– Так сейчас и скажешь! – обернулся он.
– Нет, Иван, – спокойно и твердо ответила Маша.
Тот замер, ошеломленно глядя на нее.
Она подошла, обняла его.