Девятка

– Душой клянусь, Сара. Мы точно еще увидимся. Пусть мне поставят десятку – я вырвусь и прибегу к тебе прежде, чем меня отведут к Богу. Клянусь тебе.

– Очень хотелось бы верить, что ты поступишь именно так. Но сам-то представляешь, что значит вырваться от демона? Я ни разу не видела Гортея. Но, думаю, он ни капли не уступает Сеиру по ментальной силе.

– По какой такой силе? – не понял я.

– Ментальной, глупый брат, ментальной. Той силе, что есть у всех, но не у всех раскрыта. Той, благодаря которой можно говорить с закрытым ртом, читать чужие мысли и двигать предметы взглядом. Чем больше этой силы, тем больше возможностей. Развивай это, братец, развивай, и со временем ты поразишься собственным умениям.

– Ты развивала эти силы еще при жизни. Чего ты достигла теперь?

– Ну, думаю, меня можно сравнить с ангелами… Хотя нет, это слишком высокомерное заявление. Их разум полностью чист, мой же завален воспоминаниями и привязанностями. Они же не привязаны ни к чему. Ни к чему, кроме людей, которых опекают как хранители, братец.

В окно постучали.

– Вы долго? – произнес в моей голове голос Садрин.

– Вот же зараза такая! – выругалась сестра. – Мы столько не виделись и должны вот так скоро расстаться?

– Да, – сказал я, вставая с места.

– Братик, ты точно еще придешь? Ты клянешься? Клянешься моей жизнью?

Не хотелось давать подобных клятв, тем более тогда, когда я меньше всего был уверен в своем будущем. Но она так на меня смотрела…

– Клянусь нашими жизнями, сестренка.

Глава 21

От надежды дрожал я каждой жилкой, от надежды обрывалось у меня все внутри. О, надежда, победительница скорбей, это она нашептывает слова утешенья обреченным даже в темницах инквизиции.

Эдгар Аллан По – «Колодец и маятник»

Я не хотел давать эту клятву. Но лучше видеть рядом счастливую сестру, чем несчастную.

Мы с Садрин спешили к двери в Ньяд. Там умирали со скуки вратовые ангел и черт. Этих я узнавал – они когда-то взяли у Аода бутылку вина взамен на то, чтобы тот смог пробыть в Рьяде подольше.

Меня они узнали, но никак не препятствовали переходу в другой мир. Неужели Садрин внушает страх ангелам с чертами?

– Садрин, в Ньяде жарко, – любезно предупредил я.

– Ничего.

Она открыла дверь и ступила на ту сторону. Низкое красное солнце отсвечивало от ее кожи. В тумане Садрин казалась белым призраком в черном платье. Ей шел красный цвет, которым был окутан весь Ньяд. Она держала спину прямо, и рядом с ней я чувствовал себя вошью. Мое призрачное тело выделяло литры пота, а ей, казалось, все равно. Она как будто и не чувствовала этой жары.

Ей шел Ньяд. Святая как будто была создана для него, чтобы быть в его центре. Я вел ее по знакомому пути. Ничего не видно, но тело помнит дорогу. Пройдя двести раз туда и обратно, я отлично ее запомнил. Садрин шла рядом. Слишком близко, даже слегка касаясь своим плечом моего. Здесь слишком легко потеряться, тем более тому, кто находится тут впервые.

Кругом снуют черти, подгоняя несчастных девяток и восьмерок. Доставалось даже тем, кто нормально работал. Бедные. А ведь я такой же! И я мог сейчас быть рядом с ними, точно так же таскать камни, получая плетью по красной прожаренной Ньядом спине. Но я выбрал свободу. И смерть.

Садрин, как бы ни пыталась держать статную осанку, невольно вздрагивала, когда в очередной раз кому-то из рабов прилетало от надзирателя. Она сжимала одной ладонью вторую и поджимала губы. Я замечал, как она старательно избегает смотреть в сторону местных жителей. Но то и дело прямо перед нами из тумана возникали очередные мученики.

Здесь было тихо. И, если оставаться в одиночестве, то каждый сойдет с ума.

– Тут и правда нет огня, – заметила святая.

– Да, – ответил я.

Мне было не по себе. Я не мог на все это смотреть только из-за той мысли, что могу оказаться на месте любого из девяток. Есть какую-то непонятную слизь, получать от надзирателей и быть низшим среди низших. А сейчас несмотря на то, что я, по сути, остался девяткой – есть те, кто прислушивается к моему мнению. Это Аод, ангел и даже Садрин. А еще у меня есть младшая сестра – это самый важный повод для того, чтобы остаться в живых.

Нет, я не дамся Гортею. Я не позволю расчертить на моем лбу десятую линию. Я выполню уговор, но я вырвусь, найду способ убежать. Ведь у меня всегда это получалось. О чем речь: бегство – лучшее, чему я научился в жизни. Если бы за побеги давали награды, они бы все принадлежали только мне.

С другой стороны, бегство редко приводило меня к чему-то хорошему. Смерть – самое худшее, что случалось со мной из-за него. Хотя, наверное, клеймение похуже, чем смерть. Лучше бы я умер еще тогда.

– Здесь нет никаких домов, – сказала Садрин, все еще вглядываясь в туман. – Где же живут люди?