Девятнадцать минут

Пожалуй, было бы честнее, если бы она сказала: «У меня не хватило смелости».

Возвращение в тюрьму ощущалось как регрессивное развитие. Пришлось снова сбросить с себя внешние оболочки нормального человека: ботинки, костюм, рубашку, галстук, белье. После того как Питер нагнулся и надзиратель в резиновых перчатках его обыскал, ему опять выдали тюремный комбинезон и шлепанцы, которые сваливались с ног. Это делалось для того, чтобы он выглядел как все другие заключенные и не воображал, будто он чем-то лучше.

Питер лег на койку и закрыл глаза рукой. Сосед, которого вскоре должны были судить за изнасилование шестидесятишестилетней женщины, спросил его, как все прошло, но он не ответил. Возможность держать правду при себе была единственным доступным ему проявлением свободы, и он никому не собирался признаваться в том, что, оказавшись снова запертым в своей камере, с облегчением почувствовал себя… дома.

Здесь никто не смотрел на него, как на микроб в чашке Петри. Здесь вообще никто на него не смотрел.

Никто не говорил о нем, как о животном.

Никто его не осуждал, потому что здесь все были в одной лодке.

По сути, тюрьма не так уж сильно отличалась от школы. Надзиратели, как и учителя, следили за тем, чтобы все сидели на своих местах, были накормлены и не получали серьезных физических повреждений. Остальное никого не волновало. Как и школа, тюрьма представляла собой искусственно созданный социум с собственной иерархией и собственными правилами. Если приходилось что-то делать, это всегда оказывалось бесполезным: в ежедневной чистке туалетов или в катании библиотечной тележки по отделению общего режима пользы было не больше, чем в написании эссе на тему «Что такое государство», зазубривании простых чисел и выполнении других заданий, которые мало кому могли пригодиться в повседневной жизни. И в тюрьме, и в школе, чтобы выжить, нужно было стиснуть зубы и ждать, когда выйдет срок.

Ну и само собой, в тюрьме, как и в школе, Питер не пользовался популярностью.

Он вспомнил свидетелей, которых Диана Ливен сегодня привела, притащила или прикатила в зал суда. Джордан объяснил, что прокуратура хочет разжалобить присяжных. Показать им сломанные жизни, прежде чем пустить в ход тяжелую артиллерию основных улик. Но ему, адвокату, скоро представится возможность показать, что Питеру тоже сломали жизнь. Самого Питера это уже мало беспокоило. Зато он был поражен, когда снова увидел своих одноклассников и понял, что в принципе почти ничего не изменилось.

Питер заморгал, уставившись на плетеный металлический каркас верхней койки. Потом повернулся к стене и сунул в рот угол подушки, чтобы никто не слышал плача.

Да, Джон Эберхард больше не обзовет его пидором и вообще вряд ли сможет разговаривать.

Да, Дрю Жирар уже не будет играть мускулатурой, как раньше.

Да, Хейли Уивер навсегда лишилась своей сногсшибательной красоты.

Но все они остались членами союза, в который ему, Питеру, ход заказан.

Тот День, 6 часов 30 минут

– Питер? Питер!

Он повернулся на бок и увидел отца, стоящего в дверном проеме.

– Ты встал?

Неужели похоже? Питер, застонав, перевернулся на спину. На секунду снова закрыл глаза и стал вспоминать, какой сегодня день. Английскийфранцузскийматематикаисторияхимия. Все это сливалось в сознании в одно бесконечное слово. Один урок перетекал в другой, как кровь, циркулирующая по телу.

Питер сел и взъерошил пальцами волосы. Снизу раздавалась кухонная техносимфония: отец складывал кастрюльки и сковородки в посудомоечную машину. Сейчас он возьмет свою кружку-термос, нальет в нее кофе и предоставит Питера самому себе.

Подметая пол пижамными штанами, которые были ему велики, Питер прошаркал от кровати к столу и сел. Вошел в Интернет, чтобы проверить, оставил ли кто-нибудь новый отзыв на его «Прятки-кричалки». Игра действительно получилась классная, ее стоило послать на какой-нибудь конкурс программистов-любителей. Во всей стране, да и во всем мире наверняка нашлось бы немало ребят, которые не пожалели бы 39 долларов 99 центов за то, чтобы виртуально переписать историю от лица лузера. Питер представил себе, сколько он сможет заработать. Глядишь, ему, как Биллу Гейтсу, даже колледж окажется ни к чему. И однажды бывшие одноклассники начнут ему звонить, делая вид, что дружили с ним.

Питер прищурился и протянул руку за очками, которые всегда лежали рядом с клавиатурой. Но было, черт побери, только полседьмого, поэтому он выронил очечник прямо на функциональные клавиши. Окно браузера уменьшилось, открылась корзина:

Я знаю, ты не думаешь обо мне.

И ты никогда не представляла нас вместе…

У Питера закружилась голова. Он нажал на кнопку удаления, но ничего не произошло.

Сам по себе я совершенно обыкновенный. Но может, вместе с тобой я стал бы особенным?