Девятьсот восемьдесят восьмой

– Тебе нужно – ты и говори. А я послушаю.

Судя по всему, Меланья не испытывала к нему симпатии. Вероятно, мавр успел рассказать ей что-то, что характеризовало его не лучшим образом. Может быть, это и хорошо.

– После того как мы закончим наше дело, Муса вернется со мной.

Помолчав пару секунд и не дождавшись ответа, историк продолжил:

– Так, во всяком случае, я думал раньше.

– А теперь?

– Теперь я начал в этом сомневаться.

– Почему?

– Да есть у меня парочка причин. Не хочу ходить вокруг да около. Ты любишь его?

– Это не твоего ума дело, – ровным голосом отозвалась женщина, а Марсель поймал себя на мысли, что готов начать горячиться. Взяв себя в руки, он постарался говорить спокойно:

– Моего, если это так. Муса ведь говорил тебе о том, что нас связывает?

– Говорил. – Меланья повернулась к собеседнику впервые за все время разговора и взглянула ему прямо в глаза. – И я не понимаю, почему он до сих пор верен своей клятве.

– Он человек слова, – осторожно заметил историк, обрадованный тем, что разговор пошел в нужном направлении.

– Он отплатил тебе сполна, – осуждающе покачала головой знахарка. – А ты? Что ты дал ему, помимо своей веры?

– А что я должен был дать ему?

– Хотя бы то, что обещал. Он мог стать тебе другом, а стал рабом твоим. Рабов много, а верный друг – редкость. И зачем я тебе это говорю?

Женщина грустно вздохнула и снова принялась собирать соцветия.

– Я обещал ему свободу, – напомнил Марсель.

– Сколько раз? Стоит ему выполнить твое задание, как ты тут же придумываешь еще одно, потом – еще. И так будет всегда. Когда же ты насытишься?

– А вдруг я уже насытился?

– Так иди и скажи ему об этом. Освободи его от клятвы, которую он дал тебе когда-то. Оправдайся перед своим богом, если ты действительно веришь в него.

– И что дальше? Уедешь с ним?

– Я уже говорила, – отозвалась Меланья, – это тебя не касается. Я никаких обещаний тебе не давала, так что и отчитываться перед тобой не стану.

– Твое право.

Марсель услышал все, что ему было нужно, и, резко повернувшись, направился к селищу. Если Муса на самом деле решил строить свое счастье с этой несговорчивой бабой, у него должны были быть на то весьма веские основания. Возможно, ему удалось разглядеть в ней то, что было не видно остальным. В конце концов, подумал историк, кто он такой, чтобы осуждать его выбор? Главное – что он, наконец, выяснил, в чем дело, и теперь мог со спокойной совестью завершить то, что по какой-то причине не смог или не захотел сделать Кирилл.

Войдя в избу, где находился Муса, историк застал пациента в том же положении, что и раньше. Увидев начальника, мавр удивленно взглянул на него, но ничего не сказал. Марсель же, выдержав многозначительную паузу, заявил:

– Я говорил с Меланьей. Не перебивай. Не могу сказать, что она мне сильно нравится, но истинная любовь – это богоугодное дело. А у вас, как я понимаю, все взаимно. Любишь ее?

– Люблю, – кивнул Муса.

– Хорошо. Тебе нужно, чтобы я освободил тебя от клятвы? Я освобождаю тебя. Можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Хоть сейчас езжай на все четыре стороны.

Заметив, что мавр смотрит на него с недоверием, Марсель подумал, что, вероятно, нужно было сделать еще что-то, и, поколебавшись несколько секунд, благословил лежащего мужчину крестным знамением и выжидающе взглянул на него. На лице Мусы появилась сначала нерешительная улыбка, но с каждой секундой она становилась все шире, пока не заняла добрую половину лица. Полюбовавшись результатом этих нескольких простых слов, историк кивнул и уже хотел выйти, но мавр вдруг остановил его:

– Подожди. Твое лицо. Я хочу увидеть его. Чтобы помнить.

Такой поворот не входил в намерения Марселя, и он замер на месте, пытаясь решить, стоит ли подвергать себя такому риску. Но уже в следующий момент ему пришло в голову, что молчание может быть истолковано неверно, и он, повернувшись к Мусе, откинул капюшон и медленно снял маску, внимательно наблюдая за реакцией раненого.

– След. Остался. – Мавр провел рукой по своему лицу, показывая на то место, где у Марселя был шрам. – Помню. Не забуду.

Поняв, что опасности больше нет, историк вздохнул с облегчением – судя по всему, Муса видел Кирилла без маски так давно, что образ священника стерся из его памяти. Марселю было интересно, каким образом Кирилл получил свой шрам, – из слов Мусы выходило, что он как-то был с этим связан. Однако выяснить это у него не было никакой возможности. Вот и замечательно, подумал он, одной проблемой меньше. Теперь нужно было только выяснить планы Мусы на будущее – и можно продолжать путь. Он не был уверен в том, что сможет общаться с остальными охранниками, которые вообще не говорили по-русски, но решил, что как-нибудь разберется с ними. Курьян рассказал ему о том, что они никак не хотели оставлять начальника, пока тот сам не приказал им переселиться в соседнюю избу. Возможно, он сделал это для того, чтобы иметь возможность побыть с Меланьей наедине. С тех пор их вообще не было видно – скорее всего, воины настолько привыкли подчиняться приказам Мусы, что вышли бы оттуда только в случае крайней необходимости.