Девятьсот восемьдесят восьмой

Оглядев комнату, историк вздохнул с облегчением и прилег на лавку, впервые за последнее время по-настоящему расслабившись. Действительно, что могло произойти? Если бы князь хотел убить его, то он в любом случае не смог бы ничего с этим поделать. Так зачем переживать по поводу того, чего он изменить не в силах? Марсель скрестил руки за головой и закрыл глаза. В этот момент, как ни странно, его больше беспокоил не предстоящий разговор с Владимиром, а то, что сообщил ему Курьян. Его любят. Потрясающе!

Он никогда не считал себя уродом, но и красавцем не был. Особенно на фоне молодых парней, которым успела отказать Маруся, он выглядел, мягко говоря, не слишком впечатляюще. Значит, она разглядела в нем что-то, о чем он и сам не догадывался. Представив себе девушку, которая стояла посреди цветущего луга с венком на голове и смотрела на него, Марсель улыбнулся. Возможно, он рано поставил крест на своей холостой жизни, и счастье просто задержалось в пути?

Осторожно приоткрыв дверь в его комнату, волхв, которому Лада рассказала о том, как прошла встреча со лжесвященником, удивленно поднял брови: судя по всему, он недооценил этого человека – Марсель спал с самым блаженным выражением на лице, какое только можно представить. Этот факт еще больше убедил жреца в незаурядности противника, и он задумался о том, что делать дальше. Любое убийство претило ему, и волхв искренне переживал по поводу того, что пришлось лишить жизни Кирилла. Однако если тогда у него не было выбора, то теперь еще можно было обойтись без смерти. Оставалось только надеяться на благоразумие Марселя и его инстинкт самосохранения.

Остановившись рядом с дружинником, который при его приближении снова впал в бессознательное состояние, волхв погладил окладистую бороду. Как же быть? Лада была слишком молодой и неопытной, так что, несмотря на силу духа, не могла предвидеть всего. Да, в чем-то его соперник был прав: никто действительно не мог сказать, как те или иные изменения истории повлияют на ее дальнейший ход. Однако Марсель не понимал главного – пространство многомерно. Изменяя прошлое, волхв был намерен изменить только свое будущее, которое не имело ничего общего с будущим историка. Но простые люди не обладали подобными знаниями, чему было множество причин. Если бы человек знал о том, что может менять реальность, то давно уничтожил бы саму жизнь, в этом не было никаких сомнений. Не осталось бы ничего – ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Жрецы были хранителями этой информации и делали все возможное для того, чтобы она не вышла за пределы закрытого и крайне малочисленного общества. Так что волхву предстояло сделать сложный выбор – и он понимал это.

Вздохнув, старец с грустью взглянул на посапывающего стражника и вдруг испытал что-то похожее на зависть: вот кто ничем не терзался. Разве не идеальная жизнь? Наверное, именно для сохранения подобного незнания они с Ладой и работали. Возможно, в этом и состоял смысл их существования, а жертвы, которые они приносили богам, были лишь малой платой за право видеть свет, в то время как остальные блуждают в потемках? Приняв решение, жрец резко развернулся и направился в комнату ученицы, чтобы дать ей очередные распоряжения перед предстоящей беседой с Владимиром.

* * *

Марсель проснулся от чувства, что вот-вот должно произойти нечто важное. Открыв глаза, он не сразу поднялся, а некоторое время еще лежал, пытаясь собраться с мыслями. На самом деле, все теперь представлялось простым и даже немного обыденным. Ему предстояло просветить Владимира на тему того, что происходит у него под самым носом. Дальнейшее его мало волновало. Историку всегда претили доносы, однако волхвы не оставили ему выбора. В конце концов, на войне все средства хороши – банальность этого утверждения подействовала на него неожиданно успокаивающе. Все, что от него зависит, он сделает, а там будь что будет. Князь прислушается к нему? Прекрасно. Решит принять сторону своей зазнобы? Что ж, пусть. Возможно, именно это и должно было случиться – в истории в том виде, в каком он ее знал. Не будет ни татаро-монгольского ига, ни шведов, ни французов, ни немцев. Будет что-то другое – может быть, хуже. Или лучше. Кто знает? Рвать рубаху на груди он не собирался. Осознание того, что его кто-то ждет, странным образом изменило само восприятие жизни. Если еще вчера Марсель относился к собственной судьбе с известной долей фатализма, то теперь был намерен постараться выжить. Хотя бы для того, чтобы вернуться в Триполье и спросить Марусю, правду ли сказал Курьян.