Они пошли вниз по улице к «Конуре». Дарлингтон прислонился головой к мерседесу. Он должен был внимательно слушать, что говорит Алекс Кейт и Майку, но прикосновение к прохладному, всепрощающему металлу было слишком приятным.
Через несколько секунд они уже садились к нему в машину, и он бормотал адрес «Черного вяза».
Майк и Кейт вглядывались в пассажирское окно их уезжающей машины.
– Они боятся, что ты на них доложишь, – сказала Алекс.
– Еще как. Их ждет огромный штраф. Отстранение.
– Я сказала ему, что сама напишу отчет.
– Вот уж нет.
– Ты не можешь воспринимать это объективно.
Да, он не мог. В своей голове он снова стоял на коленях, прижимая лицо к ее бедрам и отчаянно желая приблизиться. При этой мысли у него снова встал, и он был рад, что сейчас темно.
– Что ты хочешь, чтобы я сказала в отчете? – спросила Алекс.
– Все, – горестно сказал Дарлингтон.
– Ничего страшного не случилось.
Случилось. Он чувствовал… слово «желание» не давало никакого понимания. Он по-прежнему ощущал ее кожу ладонями, а губами – ее жар сквозь тонкую ткань ее трусиков. Какого хрена с ним не так?
– Мне очень жаль, – сказал он. – Это было непростительно.
– Ты напился и выставил себя дураком на вечеринке. Расслабься.
– Если ты не хочешь больше со мной работать….
– Заткнись, Дарлингтон, – сказала Алекс. – Я не собираюсь выполнять эту работу без тебя.
Она отвезла его назад в «Черный вяз» и уложила в постель. Дома было очень холодно, и у него стучали зубы. Алекс легла рядом с ним, расстелив одеяло между ними, и его сердце заболело от стремления к близости.
– Майк сказал, что наркотик выветрится из твоего организма часов через двенадцать.
Дарлингтон лежал в своей узкой постели и мысленно раз за разом переписывал имейлы, адресованные выпускникам «Манускрипта» и Лете, терял нить, потрясенный видениями Алекс в лунном свете, с плеч которой соскальзывало это черное платье, потом возвращался к своему гневному монологу и требованиям принять меры. Слова путались, цеплялись за спицы колеса, за зубцы короны. Но одна мысль возвращалась снова и снова, пока он ворочался, засыпал и просыпался, и утренний свет медленно начинал литься через высокое башенное окно: Алекс Стерн – не та, кем кажется.
11
Алекс резко проснулась. Она спала, а в следующую секунду уже бодрствовала и была в ужасе, отбиваясь от рук, которые до сих пор ощущала вокруг шеи.
Ее горло покраснело и саднило. Она лежала на диване в общей комнате «Конуры». Спустилась ночь, и огни в бра тускло горели, отбрасывая желтые полумесяцы на обрамленные картины холмистых лугов, испещренных овцами и пастухами, играющими на дудках.
– Вот, – сказала сидящая на подушках Доуз, поднося к губам Алекс полный стакан жидкости, похожей на эгг-ног с щепоткой зеленого пищевого красителя. От его ободка исходил запах плесени. Алекс отстранилсь и открыла рот, чтобы спросить, что это, но вырвался у нее только тихий скрип: ей показалось, будто кто-то прикоснулся к ее горлу горящей спичкой.
– Скажу, когда выпьешь, – сказала Доуз. – Доверься мне.
Алекс покачала головой. Последний напиток, которым угостила ее Доуз, поджег ей внутренности.
– Ты же жива, разве нет? – спросила Доуз.
Да, но сейчас она жалела, что не умерла.
Алекс зажала себе нос, взяла стакан и выпила его большими глотками. Вкус был несвежим и пыльным, а жидкость такой густой, что чуть ее не задушила, но, как только она прикасалась к ее горлу, жжение ослабевало, оставляя после себя только легкую боль.
Она отдала стакан обратно и вытерла рот ладонью, слегка вздрогнув от послевкусия.
– Козье молоко и горчичное семя, заправленные паучьими яйцами, – сказала Доуз.
Алекс прижала костяшки пальцев к губам и постаралась сдержать тошноту.
–
У нее першило в горле, но по крайней мере она могла говорить, и ярящийся огонь внутри нее, казалось, потух.
– Мне пришлось воспользоваться комовой серой, чтобы выжечь из тебя жуков. Я бы сказала, что лекарство было хуже болезни, но, учитывая, что эти твари съели бы тебя изнутри, думаю, я бы солгала. В древности их использовали для очистки трупов, чтобы опустошить тела, которые потом наполнялись благовониями.
Ползучее ощущение вернулось, и Алекс пришлось сжать кулаки, чтобы не почесать кожу.
– Что они со мной сделали? Будут ли какие-то последствия?
Доуз поводила большим пальцем по стеклу.
– Честно говоря, не знаю.
Алекс подтянулась на подушках, которые Доуз подложила ей под шею.
– Как ты узнала, что надо делать?
Доуз нахмурилась.
– Это моя работа.
И Доуз знала свое дело. Все настолько просто. Она казалась довольно спокойной, но, сожми она стакан еще сильнее, он бы разбился у нее в руках. На ее пальцах были радужные разводы, в которых Алекс узнала остатки фломастера.
– Что-то пыталось… войти? – Алекс даже не знала толком, как это могло выглядеть.
– Не уверена. Колокола то звонили, то умолкали. Что-то прикасалось к защитам.