Девятый круг

Старик явился туда в девять вечера, надеясь, что церемония уже закончилась. Ему требовалось сориентироваться на местности, уяснить сложность задачи и заодно перекусить, но служитель культа запоздал. «Служитель культа, аятолла, или как там его, но уж точно не священник», – подумал старик. Худой мусульманин с густой бородой и в огромных очках в черной роговой оправе. Очки соскальзывали с переносицы в течение всей службы. Старика выводило из себя, что иноверец ежеминутно поправлял их, водворяя на место. Его тело утопало в складках просторного коричневого балахона dish-dasha,[49] доходившего ему до пят. Пресловутый центр полностью занимал здание, расположенное на задворках Гран-Виа. Это грязное строение с темными окнами, забранными металлическими решетками во избежание вандализма, служило приютом обездоленным, а также центром информации для тысяч нелегальных иммигрантов, наводнявших город.

Старик ощерился, вспомнив шайку побирушек и отверженных, собиравшихся там каждый вечер, чтобы кое-как вытерпеть службу в обмен на жалкие крохи хлеба и стакан горячего молока. И пусть не говорят об истинном благочестии этой банды отверженных! Как истинный знаток человеческой натуры (во всяком случае, он считал себя таковым), старик ни секунды не верил в их набожность. Ему даже не требовалось подтверждение из уст доктора. Дай Бог, доктор спасет его душу.

Темная кожа и одежда, которую он носил, помогли ему слиться незаметно с сотней людей, набившихся в общий зал. Служитель культа, аятолла, или как там его, протиснулся сквозь толпу к деревянному столу, на котором красовался магнитофон «Сони». Он вставил кассету, и песнь муэдзина зазвучала из японских стереоколонок. Старику пришлось вынести всю службу, стоя на коленях на засаленном коврике и слушая магнитофонную запись сур Корана. Его сосед справа заснул, уткнувшись лбом в пол, и на секунду старик вообразил, что тот помер. Зал походил на столовую в казарме, откуда вынесли столы, чтобы освободить место для людей, молившихся стройными рядами, обратив лицо в сторону Мекки. «Люди, надо же их как-то называть», – думал старик. Однако он не выходил из роли: складываясь пополам, отбивал поклоны вместе с остальными, когда следовало, и притворялся, будто бормочет слова молитвы неверных. Грязь на лице и многодневную щетину он счел достаточной маскировкой, чтобы без проблем сойти за араба.

После молитвы в зал вернули скамейки, и началась раздача ужина за стойкой, находившейся в дальнем конце помещения. Послышались громкие возгласы. «Хорош!» – кричал официант, когда считал, что один из тех, кто штурмовал стойку, получил приличную порцию. Дождь продолжался, когда старик выбрался на улицу. Он плотнее запахнул плащ и поплелся домой, не обращая внимания на редкие приветствия на чужом языке, впрочем, довольно равнодушные.

Старик глубоко вздохнул, пристально вглядываясь в белые лица, пляшущие среди капель на стекле, и вдруг его губы растянулись в уродливом подобии улыбки. Он впервые улыбнулся (хотя его улыбка больше походила на болезненную гримасу) за многие годы. Но теперь все изменилось: доктор предложил ему план.

7 апреля, воскресенье

Убийцы обычно возвращаются на место преступления. Себаштиану чувствовал себя неуютно, петляя по Мадриду по следам Каина. Они договорились называть убийцу Каином, ибо не существовало персонажа порочнее, кто вызывал бы большее отвращение. Выбор имени стал первым шагом к его поимке.

На улицах было немноголюдно. Холод и моросящий дождь да ранний час не располагали жителей города к прогулкам. И все же Португалец кожей ощущал чье-то зловещее присутствие, отчего волосы вставали дыбом у него на затылке. Себаштиану поднялся на мост Сеговии и неторопливо пошел в сторону Морерии, глядя сверху вниз на Ронда де Сеговия и панораму старого города; слева, в глубине квартала, он различил начало улицы Нунсио.

Что движет таким человеком, как Каин? Себаштиану всегда изумляло, сколь ничтожны порой причины, побуждавшие существа, наделенные душой, разумом и сердцем, с одержимостью бросаться в омут преступлений, от которых стыла кровь в жилах. Португалец прочел несчетное количество книг, докладов, диссертаций и материалов конференций, пытавшихся приподнять завесу тайны. Но сам он так и не смог преодолеть заветный барьер, чтобы понять менталитет своих противников.

Кем окажется следующая жертва? В соответствии с сюжетной линией «Божественной комедии» – некий ересиарх, а Данте с его средневековым религиозным мышлением истолковывал это понятие весьма своеобразно. Будет ли Каин придерживаться современных взглядов, начав охоту в сектах, обосновавшихся в Мадриде? Или же он предпочтет следовать средневековым канонам, согласно которым сочтены дни всякого человека, кто не верит ревностно (без тени сомнения) в христианскую доктрину? Скорее всего преступник выберет первый вариант, поскольку для него главное – вызов.