Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

Отношения Семенника с Маршалом были довольно сложными. Ни Маршал, ни Семенчик не упускали случая сделать друг другу подлянку. Цепочка подлянок и ответных подлянок заходила так далеко, что все уже забыли о первопричинах вендетты. Нам только приходилось быть постоянными зрителями этого долгого и насыщенного эмоциями сериала.

В одном сезоне Маршал, вернувшийся из туалета быстрее Семенника, сразу же подскакивал к семеновской койке, сдергивал одеяло и, спустив штаны, начинал быстро-быстро двигать рукой. Успев завершить процесс буквально за несколько секунд, он набрасывал одеяло, после чего мирно укладывался на свое место. Ничего не подозревавший Семенчик ложился на койку, чувствовал что-то мокрое и тут же вскакивал, вытираясь. Он моментально догадывался, что это было и кто преподнес ему «сюрприз», так что набрасывался на Маршала, прыгая по койкам и лежавшим на них людям. Враги схватывались, упав на пол, и там продолжали потасовку. На шум прибегали санитары, Семенника и Маршала растаскивали, избивали и привязывали к койкам. Потом в камеру являлась медсестра и колола обоим аминазин.

Мы видели санитара Сашко — рыжего и кривоногого, как жокей, — он работал в смене с Пашей Побережным. Сашко демонстрировал на привязанном Семеннике свой «фирменный» удар — подсмотрел он его, наверное, у профессиональных рестлеров. Стоя над распластанным телом Семенника, Сашко размахивался всей рукой и сильно бил того локтем по животу. Семенчик охал и материл Сашко, за что тут же получал новый удар — так продолжалось, пока аминазин не начинал действовать, и Семенчик не затихал. Тогда стучать локтем по печени для Сашко теряло смысл.

Однако Семенчик взял свой реванш над Маршалом уже на другой день. Когда следующим вечером зэков гуськом повели в туалет, Семенчик пристроился за Маршалом и сильно толкнул его прямо на стоявшего у двери-решетки санитара. Санитар решил, что Маршал на него напал, сбил того с ног, позвал на помощь других санитаров, и втроем они долго колотили несчастного Маршала ногами. Маршал орал: «Сестра! Избивают!» — медсестра отвечала из процедурки обычным издевательским: «Ничего не слышу!» Вместо оправки Маршала снова привязали и снова вкололи аминазин.

К своему удивлению, я не увидел в камере № 11 никого из киношных маньяков — расчетливых и хладнокровных, хитроумных сочинителей сложных кровавых сценариев. Позднее я понял, что таковые встречаются гораздо чаще в кино, чем в жизни. Настоящие сумасшедшие — слишком занятые люди, чтобы обременять себя долгосрочным планированием. Болезнь стремительно съедает мозг, и сложить два плюс два становится непосильной задачей, а главное — ненужной. Преступление умалишенного — это творческий акт, и, как любой творческий акт, он совершается по наитию и внезапно. В результате слишком часто жертвами обитателей камеры № 11 оказывались близкие люди, которые просто первыми попадались под руку.

Единственным рациональным обитателем камеры № 11 был, пожалуй, молодой якут Ваня. Убив мать, Ваня порезал тело на куски, «законсервировал» маму на холоде, после чего долго питался ею в вареном виде. На вопрос следователя, зачем он это сделал, Ваня простодушно отвечал: «Кусать хоцется».

Когда зэков начинали выводить в туалет, это означало, что проветривание — как и представление — приближается к концу, кормушки скоро закроют. Однако оправку можно было считать самостоятельной частью шоу. К вечеру санитары уставали и зверели сверх всякой меры, матом и затрещинами они гоняли зэков по коридору: «Быстрей двигаемся, дураки! Быстро! Быстро!..»

— Паша, козел, за что бьешь?.. — гундосит полупарализованный пожилой зэк Петя Бобылев. Бобылева привезли в СПБ недвижимым, здесь он чуть отошел, но все еще плохо говорит и с трудом двигается по стене, таская за собой одну ногу. Однако Побережному все равно, он сильно толкает Бобылева, тот теряет равновесие — в этот момент Паша делает ему подсечку. Бобылев падает на пол, неуклюже выставив вперед негнушуюся ногу. «Козел противный, пидарас…» — гнусаво воет Бобылев и тут же получает за «пидараса» сапогом в грудь. Наконец, кто-то из сокамерников поднимает его и оттаскивает в камеру.

В Благовещенской СПБ били в любом отделении — кроме рабочих, — но в Первом отделении били чаще и сильнее, чем в остальных. Все санитары являлись осужденными уголовниками, и многие из них были обычными бакланами, севшими за драки и убийства.

Тот же Паша Побережный был осужден за деяние, почти копировавшее преступление Ивана Сальникова: он зарезал собутыльника по пьянке. Тем не менее Паша был офицер милиции, и его судили за «убийство при превышении пределов необходимой обороны». В итоге он получил только четыре года, которые отбывал, занимаясь избиением бесправных зэков в СПБ. Им он каждый день повторял: «Вас надо кормить раз в день и пиздить раз в неделю, чтобы помнили, суки, что натворили». Паша скромничал: кого-то он, действительно, бил раз в неделю, а кого-то — каждый день.