Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

Его уголовное дело было сильно запутано: никаких доказательств вины, кроме признания самого убийцы, в нем не было. Посмертная экспертиза отнесла убийство ко времени на несколько часов раньше, и на это у обвиняемого было твердое алиби. Теперь он сидел и никак не мог понять, зачем он сознался, когда его допрашивали всего лишь как свидетеля — тем более что о психологических приемах следствия он и сам знал все.

Думаю, Достоевский нашел бы в его действиях присущее русскому человеку стремление к справедливости даже ценой благополучия и свободы. Я все же решил, что сержанта подвела привычка двигаться по команде. Так что, когда была дана команда «давать правдивые показания», он это и сделал.

Прочие милиционеры Достоевского вряд ли бы заинтересовали. Обычные русские мужики, которые куролесили по пьяни — ну, разве что по своей безнаказанности больше других. Лейтенант милиции выбросил собутыльника — тоже мента — со второго этажа и умудрился его убить. Сержант в пьяном виде поехал кататься с девицами на служебной машине и попал в аварию, сбив человека.

Здесь же сидел и прапорщик КГБ. Как настоящий чекист, про себя он почти не рассказывал, было лишь известно, что напал на кого-то с ножом — и получил семь лет. Уже сидел в уголовном лагере, но там, конечно, вскоре стало известно, что он чекист — наверняка еще и работал на кума. Так что сейчас находился в ожидании и подолгу не засыпал, ожидая вызова на этап — на спецзону для сотрудников органов в Иркутской области.

Полный мужчина с вечно расстроенным, но добродушным лицом был врач, майор армейской медицинской службы. За деньги он комиссовал солдат по состоянию здоровья, отправляя их домой. В свою защиту майор заявлял, что делал это не столько из-за денег, сколько из соображений гуманизма. Солдаты строили ракетные шахты в Заполярье, среди них свирепствовали болезни, обморожения, цинга и даже дистрофия. Деды не только отбирали еду у салаг, но еще и заставляли их за себя работать. Майору дали ниже низшего по статье — только шесть лет, — он понимал, что на лучшее рассчитывать было нельзя. И все же, ожидая отправки на зону, ворчал в сторону советской власти, которая так «несправедливо» обошлась с ним за все заслуги.

Временами в камере № 76 сидеть было интересно. Возникало ощущение, будто находишься в дежурке ОВД или в секретарской суда, где коллеги обсуждают рабочие проблемы. Следователи рассуждали о приемах допроса, что было полезно послушать, — пусть после Соколова это и был низкий пилотаж. Участковый-убийца говорил о методах вербовки агентуры и о том, как строятся отношения с агентами. Как-то полдня Сизмин в лицах описывал трагикомичное дело о краже коровы двумя нетрезвыми крестьянами — история была достойна пера О'Генри.

К тому времени, когда их дело дошло до суда, оба преступника успели уже больше года отсидеть в СИЗО — после чего выяснилось, что улик против них нет. Единственный свидетель оказался душевнобольным, не было и главного вещдока — коровы, которая успела сдохнуть. Сизмин походя объяснил и принцип, по которому действовали суды, чтобы не выносить оправдательных приговоров (работающий и до сих пор). Он приговорил обоих «по отсиженному» и выпустил их прямо из зала суда. Оба были счастливы, ну а Сизмин доволен, что не поставил в неприятное положение своего партнера по бизнесу — начальника ГОВД.

Майор медслужбы рассказывал об Африке, где пробыл год в составе «гуманитарной» миссии — по странному совпадению она полностью состояла из военных врачей. Сокамерников больше всего заинтересовала система полигамии в Мали. Что там еще делали военврачи, майор описывал весьма невнятно.

Ничего не рассказывал только один из сокамерников. Он не говорил вообще. Это бессловесное существо лежало на шконке, стоявшей у меня в ногах, так что я всегда мог видеть его лысую голову, покрытую какими-то странными круглыми язвами. Существо никогда не одевалось и валялось целыми сутками на шконке в кальсонах и рубахе. Во время раздачи еды оно по-звериному ловко спрыгивало вниз, забирало миску и возвращалось с ней наверх. Изредка существо сползало еще в туалет.

Существом был бывший лагерный надзиратель, начальник отряда в лагере в Самарской области — как раз там, где сидел Слава Бебко. Отрядный получил триста рублей от жены одного из заключенных за то, что представил того к условно-досрочному освобождению. Освобожденный муж на радостях первым делом запил, побил верную жену и ушел к другой — женщине, с которой познакомился по переписке, когда еще сидел в зоне. Возмущенная жена, недолго думая, донесла о взятке — тем самым убив сразу двух зайцев. Так она наказала неверного, добавив к его первому недосиженному сроку еще и новый, вдобавок вернула себе и неразумно инвестированные деньги.