Фаина обрывками помнила, как Степа рассказывал ей, что будет дальше. Он действительно обязался оплатить две недели, которые она должна провести под наблюдением. Часть суммы он будет постепенно вычитать из ее будущих зарплат, другую часть спишет как компенсацию за «травму на рабочем месте». Но нетрудно догадаться, что есть еще одна часть, которую Степа оплатит просто так, из глубокой привязанности к ней. Фаина не испытывала ни благодарности, ни удивления по этому поводу.
– Скажи мне теперь, ты согласна на все, что я тебе предложил? Ты хотя бы поняла, что я рассказал тебе?
– Пусть забирают меня, куда хотят. Я больше не могу
Степа снова ничего не понял, продолжительно вдохнул-выдохнул и оставил девушку одну. Он искренне надеялся, что Фаине смогут помочь, и через две недели ей полегчает настолько, что она сможет вернуться к работе. Однако в глубине души молодой начальник знал, что этой девушке уже ничто не поможет. Наверное, поэтому он относился к ней с неясной ему самому симпатией. Разве станешь ругать за какой-то проступок человека, обреченного на страдания? Он всегда понимал, что Фаина мучилась, но боялся себе в этом признаться. Сама жизнь мучила ее, абсолютно неприспособленную к существующим законам и правилам.
Фаине дали как следует выспаться, накормили казенной едой (поведение персонала разительным образом меняется, если твое лечение оплачивается) и отвезли в небольшой загородный пансионат для душевнобольных. Бежевое здание, окруженное морем свежей зелени. При себе у нее имелась только сумка с телефоном и кошельком, но девушка не стала никому ничего сообщать. Расскажет, только если кто-нибудь заметит ее отсутствие. А пока что хочется одного – выпасть из привычного мирка, побыть в изоляции от людей и вещей, которые довели ее до ручки.
Весь путь по кочкам и выбоинам загородной дороги Фаину не покидала приятная легкость. Во-первых, она как следует прооралась сегодня, во-вторых, она еще две недели не вернется в общежитие и не увидит Яна, в-третьих, ее везут туда, где кто-нибудь точно поможет ей разобраться в себе и в окружающих, выпутаться из сетей, в которых она билась слабым насекомым под чутким взглядом паука. А если нет, она хотя бы отдохнет в спокойной обстановке, где никто не будет превращаться в монстра, приращивать ей волосы и пытаться продырявить висок дрелью.
По прибытии ее молниеносно оформили, с улыбкой проводили в номерок гостиничного типа в крыло для спокойных пациентов, выдали чистую одежду и постельное белье и на время оставили в одиночестве. С удовольствием переодевшись во что-то вроде просторной белой пижамы и мягких тапочек, Фаина собрала волосы в дурацкий пучок на затылке и стала осматривать отведенное ей помещение. Максимум пятнадцать-двадцать квадратных метров. Здесь легко умещались односпальная кровать, маленькая прикроватная тумбочка, письменный стол у окна и два стула. Душевая совсем тесная, зато своя. А вот в столовую, похоже, придется ходить со всеми остальными в отведенные часы. Как в школе. Или в тюрьме.
Фаину не волновало, что ее жизнь разительно изменилась за столь короткий срок. Главное, что сейчас она подальше от Яна, в спокойной обстановке – не так уж важно, где именно. В последнее время в ее жизни стало происходить так много всякой дьявольщины, что оказаться в лечебнице казалось вещью вполне закономерной.
Забавно, рухнув на кровать, пялиться в потолок и размышлять, как там, в общежитии, отреагируют на ее исчезновение, и кто забьет тревогу первым? И как же себя поведет Ян, когда Фаины не станет поблизости, кого он будет мучить теперь, над кем издеваться? Хотелось пройтись по своему «лазарету», раскручивая йо-йо и ожидая телефонного звонка от кого-нибудь вроде Гены или Даши, взволнованных голосов, десятка вопросов, предложений помощи… И спокойно так, с улыбкой, уверять, что отныне у нее все в порядке, а помощь нужна не ей, а всем тем, кто остался на этаже.
Специалист посетил пристанище Фаины ближе к вечеру, когда она уже успела как следует проголодаться и заскучать. Это была женщина, которую сложно назвать молодой, но в то же время язык не повернется сказать «пожилая»; с красивыми волосами, ухоженными ногтями и чистой кожей; она вся излучала спокойствие и цельность духа. Говорила она равномерно и сдержанно, редко позволяя себе улыбку, но при этом не казалась сухой. Рассматривая ее, Фаина неосознанно проникалась симпатией, и целый рой мыслей относительно ближайшего будущего выстраивался в ее голове в соответствии с тем, в какую сторону «дул ветер» разговора.