Девилз-Крик

Стефани посмотрела на Райли, и впервые с тех пор, как они покинули горящий город, сердце у нее готово было разорваться. «Всегда можно начать все сначала, – подумала она, убирая темные волосы с лица мальчика. Только нам нужно сперва убедиться, что у нас есть будущее».

Джек указал на стоящий впереди дорожный знак.

– Это здесь.

Они свернули с шоссе, и она увидела надпись на знаке. Внутри у нее все похолодело. Надпись гласила: «ДЕВИЛЗ-КРИК-РОУД».

4

Когда Джейкоб закончил с Лаурой, солнце скрылось за завесой дыма. Несмотря на экстаз, боль была настолько сильной, что Лаура к концу бессильно рыдала и отпрянула от Джейкоба, как раненое животное. Их совокупление разорвало последнее звено в ее рассудке, погрузив в бездну безумия. Она свернулась калачиком возле машины, отрешенно уставившись на пятна крови на своем больничном халате. Джейкоб отошел от нее, натянул штаны и вытер подбородок. На языке у него остался привкус ее крови.

Теперь его дети были с ним, стояли в толпе у костра на Мэйн-стрит. Дорогая Сьюзан – истинная хранительница веры даже спустя все эти годы – стояла обнаженная вместе со своими братьями. Зик обнимал сестру за испачканное в крови плечо, а за ними стоял Бобби, бывший приверженец еретической религии. Джейкоб остановился перед ними, окинул их взглядом, как генерал свои войска. Взял Сьюзан за подбородок. Она вздохнула, улыбаясь.

– Отец.

– Мой маленький агнец, – сказал он, проводя пальцем по ее щеке. – Почему ты не сказала мне о своем прибытии?

– Мы не хотели отвлекать тебя, отец.

– Вздор. – Он прижался своими истлевшими губами к ее губам. – Ты должна была присоединиться к нам.

Черная слеза скатилась по щеке дочери.

– Я так по тебе скучала. И никогда не теряла веры. Молилась нашему господу и слышала, как ты зовешь меня. Делала все, о чем ты меня просил.

– Знаю, мой агнец. Знаю. Ты молодец, дорогая. Заставила своего папочку годиться тобой. – Он повернулся к Зику. – Я горжусь вами обоими.

– Спасибо, папа.

Джейкоб посмотрел на Бобби Тейта и нахмурился.

– Не могу сказать, что горжусь тобой, дитя. Пока могила удерживала меня, ты принял мантию ложного бога.

– Я был неправ, отец. Я отрекся от веры еретиков. Есть лишь твоя воля и Старые Обычаи. И они неразделимы. Навеки.

Джейкоб задрал подбородок и посмотрел на Бобби, в его взгляде читался намек на гордость.

– Я знал, что ты увидишь свет, мальчик.

Сьюзан положила голову Зику на плечо. Из правой ноздри у него выпал комочек земли, следом – пухлый червь. Беспозвоночное с тошнотворным шлепком упало на асфальт.

– Что нам теперь делать, папа?

– Восстановим церковь, дорогая. – Он оглянулся на машины, где сидела и плакала себе под нос Лаура, держа на коленях идола их господа. – Закончим то, что было начато, когда вы были еще малыми детьми. Закончим причастие… начиная с крови проклятых.

Джейкоб подошел к Лауре и взял идола из ее трясущихся рук. Каменное изваяние вспыхнуло на его ладони огнем. Он оттолкнулся от земли, с помощью силы своего бога поднялся в воздух и вновь воспарил над костром. Вдоль всей Мэйн-стрит, насколько хватало глаз, извивались и корчились друг на друге обнаженные тела, без устали совокупляясь посреди огненного моря.

– Довольно, – произнес он, и они подчинились своему спасителю. На Мэйн-стрит воцарилась тишина, и было слышно лишь доносящееся с соседней улицы религиозное песнопение стауфордской молодежи. Джейкоб верховодил ими всеми, как ангел-мститель, коим только и мечтал быть его отец.

– Путь Избранных закален огнем, освящен кровью и проложен по костям проклятых. – Он поднял свободную руку в воздух, как он делал каждое воскресное утро, расхаживая взад и вперед возле кафедры. – Вы любите вашего господа?

Жители Стауфорда подняли руки.

– Да!

– Вы все страдали ради своего спасения, но я спрашиваю вас, братья и сестры, готовы ли вы умереть во имя своего господа?

Молящиеся темной воле упали на колени, их разум кишел земляной заразой, их сердца были шевелящимися гнездами черных червей.

– Да!

– Войдете ли вы в адский огонь, чтобы искупить свои грехи? Будете ли отрывать свою плоть и вырезать раскаяние на своих костях? – Он поднял горящего идола, завещая своему господу очередную жертву. – Скормите ли богу свою душу, чтобы утолить его голод. Сделаете ли это?

– Аллилуйя, – скандировала толпа, снова поднимаясь на ноги.

Джейкоб улыбнулся.

– Тогда я взываю к вам, братья и сестры, докажете ли вы свою преданность?

– Аминь, – произнесли они, и тысячи голосов эхом отозвались в огненном зале последней живой артерии Стауфорда. – Твоя воля и Старые Обычаи неразделимы, отец Джейкоб.

Один за другим жители Стауфорда стали добровольно входить в пламя своего горящего города. Они не кричали от боли, вместо этого пели старые церковные гимны.

– О, дайте мне ту старинную веру, – распевали они на фоне треска адского огня, их плоть пузырилась, чернела, медленно слезала с костей. – Ее мне хватит вполне!