– Я возвращалась. Однажды. Приезжала на выходные домой из колледжа. Моя соседка по комнате, Лиззи Уорнер, уговорила меня отвезти ее посмотреть, где все это происходило, поэтому я привезла ее сюда, чтобы она уже заткнулась. Мы дошли только до хижин. Дальше я не пошла. – Она посмотрела из окна направо, где в лесу исчезала заросшая тропа. – И все еще не уверена, смогу ли.
Джек повернулся к Райли и натянуто улыбнулся.
– А ты? Не могу представить, чтобы твой старик когда-либо водил тебя сюда в поход.
– Конечно, нет. Папа сказал мне, что если он когда-нибудь узнает, что я был здесь, то посадит меня под домашний арест на всю оставшуюся жизнь. – Райли сделал паузу, вспоминая их разговор. – Я спросил его, что здесь находится. Он ответил, что ничего, просто пустота.
Над ними повисла тишина, воздух в машине был слишком горячим, удушливым. Стефани открыла дверь, побуждая братьев сделать то же самое. На мгновение Райли задумался над сказанным, но едва открыл дверь, как все понял. Воздух здесь был другим, обладал неестественной неподвижностью, будто само время застыло на месте. Не было ни ветерка, ни звуков животных или насекомых. Теперь до Райли дошло зловещее заявление отца.
Он уставился на гравийную развязку, где был припаркован пикап. «Это же гребаный тупик», – подумал он, ухмыляясь. Ему захотелось написать SMS-ку Бену, но когда он осознал свою ошибку, у него оборвалось сердце.
– Райли?
Стефани смотрела на него из другого конца машины. Он выдавил улыбку.
– Что?
– Ты в порядке?
– Ага. Я… пытаюсь все обдумать. Понимаешь?
Она кивнула.
– Понимаю.
Он смотрел, как она завязывает волосы назад, заметил, как у нее дрожат руки, и почувствовал себя немного лучше, осознав, что она напугана так же, как и он. Джек и Чак подошли к задней части машины и открыли багажник.
Все ее пространство занимала армейская вещевая сумка.
– Пару лет назад я приобрел этот «тревожный чемоданчик», – сказал Чак. Он расстегнул сумку, демонстрируя аптечку, переносной кейс для второго пистолета, четыре сверхмощных фонарика, огромный пакет батарей, сигнальные огни и несколько заряженных магазинов. На первый взгляд Райли показалось, что там хватит боеприпасов, чтобы начать небольшую войну. Но даже несмотря на все их оснащение, он не считал, что они в лучшем положении. Они так же плохо подготовлены, как и в доме Джека – только теперь еще и измотаны, голодны и способны перестрелять друг друга по ошибке.
– Итак… вот оно. – Чак открыл переносной кейс и достал второй пистолет. Предложил его группе. – Кто возьмет?
Никто не вызвался, все тревожно переглядывались. Райли замешкался, собирался уже протянуть руку, но взгляд Стефани остановил его. Она пристально посмотрела на него, изобразив улыбку испуганной матери.
Чак вздохнул.
– Кому-то необходимо взять его.
Стефани протянула руку и забрала оружие у брата.
– Знаешь, как этим пользоваться?
Она передернула затвор и дослала патрон в патронник.
– Нет, я была слишком занята готовкой и рожанием детей, чтобы научиться стрелять, мистер Патриархат.
Оба нервно рассмеялись, но неуместная тетина веселость не помогла развеять страх, нарастающий у Райли внутри. Через несколько минут Джек повесил сумку на плечо и подошел к краю дороги, топча траву у подножия тропы.
Райли наблюдал за его перемещением, за его осторожными и неуверенными движениями. Было понятно, что дядя напуган. Затем мальчик перевел взгляд с Джека на Чака, а потом на Стефани. «Боже, они же все напуганы».
Когда Джек оглянулся, на его бледном лице было выражение покорности, а глаза словно молили, чтобы все это поскорее закончилось. Дядя ничего не сказал, лишь посмотрел на каждого, после чего щелкнул фонариком и направился в лес. Чак сделал то же самое, молча зашагал по ковру из мертвых листьев и травы.
Стефани двинулась следом, но у лесной границы замешкалась и повернулась к племяннику. Протянула руку.
– У меня нет хлебных крошек, чтобы показывать тебе путь.
Улыбаясь, Райли взял ее за руку и последовал за ней во тьму.
Стауфордские дети вернулись на Мэйн-стрит и смотрели, как взрослые медленно жарятся на огне. Зрелище притягивало их, словно карнавал, они стояли и таращились в благоговении, с широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами. Господь освободил их, и они плясали босиком на улицах, празднуя рассвет новой эры. Эры, которой их господь ознаменует упадок еретического бога и начало земного рая.
Они весело носились с одной стороны Мэйн-стрит на другую, плясали между стенами огня и скелетированными останками городских построек – оскверненных храмов стауфордских лжебогов. От Южного Стауфорда, где рухнули остатки средней школы, до центральной части города, где давно уже сгорела Первая баптистская церковь, и до севера, где все еще горели банк, радиостанция, редакции газет и другие предприятия, семена Вавилона ликовали и воздавали хвалу земному господу. Безымянной пустоте. Улыбающемуся богу из снов, зовущему их домой, в подземный океан под темным небом из глаз и зубов.