Девочка Эмина

Уроки жизни, не иначе. Как себя вести, когда я в хорошем настроении, и как — когда в плохом. Это то, о чем я думаю. И целовала она меня, значит, в знак благодарности лишь потому, что это здесь написано.

Маленькая лиса.

Я точно оторву ей голову. И вдобавок той, которая в эту голову вложила всю эту дребедень и чушь.

Сжимаю челюсти, резко хлопнув страницами. Диана уже сидела неподвижно — поняла, что сопротивление бесполезно, а самое страшное — мной уж прочитано.

— На этом покончим, — процедил я.

Размашистыми шагами выхожу из кабинета.

Кто бы сомневался — она за мной. Бесстрашная. Отчаянная. Прямо как научили ее в этом блокнотике.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Эмин, для меня это важно!

— Как и найти работу, и спасти маму, и… что там еще у тебя в целях? Развод в мечтах, быть может?

Я торможу. Она резко впечатывается мне в спину. Мы оказываемся в третьей комнате с камином и, судя по ее расширившимся от ужаса глазам, она понимает, что к чему. Умница.

Иду четким шагом к камину.

— Эмин, это мое дело! Я учусь! Я… меняюсь! — выкрикнула она.

— Мне не нравится, как ты меняешься, — отчеканил я, — я правильно понял, и сейчас ты просишь меня о том, чтобы я отдал тебе этот блокнот?

— Да.

— Потом, должно быть, ты меня снова поцелуешь? В знак благодарности. В твоих же гребаных уроках именно так написано?! — взорвался я.

В три шага оказываюсь у чертового камина. Молодец, что Диана зажгла его к вечеру — она любила проводить здесь время. Диана отчаянно дергается следом, но слишком поздно. Взмахом руки блокнот оказывается в пламени. Даже спрашивать не стану, от кого она этих уроков понабралась. Ответ очевиден: с женой Басманова она быстро нашла общий язык.

— Что ты наделал?! — закричала она.

— Заткнись, Диана!

Под тяжелым взглядом она задыхается. Вижу, как ее грудная клетка медленно поднимается и опускается. Ей не хватает воздуха и, видимо, свободы. Почувствовала ее раз, теперь все мало.

— Ты не смеешь так делать!

— Я сделал. И сделаю еще раз, если увижу эти псевдоуроки в нашем доме. Усекла?

Видимо, нет.

Потому что в следующую секунду она бросается на меня с кулаками.

Глупо, но удивительно. И совсем не продумано. Скручиваю ее еще до того, как она вонзается кулаками в мою грудь.

Перехватываю запястья, кручу ее возле себя, пока не добиваюсь полной обездвиженности. Склоняюсь к уху, чтобы выбить всю дурь тяжелым шепотом:

— Ты не причинишь мне боли. Ты только разозлишь меня.

Это ее не остановило. Волосы растрепались, глаза ее сделались совсем безумными. Далеко не домашняя девочка, которой я привык ее видеть.

— Я хочу быть человеком! Человеком! Свободным!

Она кричала, причиняя себе боль. Пыталась выбраться из моих рук, но делала себе лишь хуже. И плакала от безысходности. Плакала совсем немного, больше — злилась и требовала от меня невозможных вещей.

— Свободы нет. Есть ее иллюзия.

— Это все ложь, это ложь! — хныкала она, — я видела! Свобода есть. У нее она была, Эмин!

У нее — это у девки Басманова. Кто бы сомневался.

Съездила в путешествие, развеялась, на сказку засмотрелась. Но ничего, возвращаться домой всегда тяжело, особенно после курорта.

— Тебе показалось, — жестко чеканю, почти убеждаю, — глупости это все. Выдумала ты, маленькая.

— Нет, нет…

Качает головой отрицательно, а тело ее положительно расслабляется.

Не захочет, но поверит. И забудет про свою Полину. Я заставлю.

— Да, маленькая. У нас с ними разная ситуация, а мир един. Они сейчас по уши в проблемах.

— Проблемы — это одно. Мне не показалось, Эмин. У них все по-другому было, — твердила Диана, — пусти меня!

Довольно. Выпускаю ее из рук, когда она достаточно обмякла. Истерика сошла на нет, в глазах — полное переосмысление ситуации. Мне жаль рушить сказку, но ей дальше жить. Со мной. А сказке здесь не место.

Приходится встряхнуть ее, чтобы переосмысление прошло быстрее и эффективнее. Она вскрикивает от неожиданности. Поднимаю, ставлю на ноги и лицо задираю, чтобы только на меня смотрела.

— Вот такая ты нравишься мне. Можешь плакать и биться за свою иллюзию свободы дальше, только запомни: я тебе не щенок, чтобы играть со мной. Ты это поняла?

Она кусает губы и молча смотрит на меня своими голубыми глазищами.

Успокоилась.

Пришла в себя.

Вот так лучше.

— Чтобы блокнотов с речами идиотскими я больше не видел. И про московскую девчонку чтобы тоже ничего не слышал, — я поморщился, — если на нее похожей станешь и мной вертеть попытаешься, я пущу тебе пулю в лоб.

Молчит упрямо.

Возвращается к жизни девочка.

Вспоминает, под кем находится.

— А если тебе заняться больше нечем, то я найду тебе занятие, — добавляю вкрадчиво и наблюдаю за тем, как расширяются ее глаза.

Догадываешься, о чем я, моя девочка?

— Я знаю, что выбьет из твоей темненькой головы всю дурь.

Я наступаю ей на носки.

Диана отшатывается. Следом отступает.

Только некуда. Ее свобода заканчивается в этих стенах, и даже здесь ее свобода — лишь иллюзия.

— Сто раз представлял тебя беременной. Это все равно когда-нибудь произойдет, правда? Так, к чему тянуть?

— Нет, Эмин, — ее губы задрожали, — а как же спасение мамы?