Девочка и Дорифор

Дорифор взглянул в лицо девочки, и размышление само собой завершилось. В тот же час от её лица будто изошла в невероятной степени ясного рода таинственность и непонятного рода ясность, оставляя где-то за пределами внимания всю остальную сущность мироздания вкупе со всеми мыслимыми и немыслимыми потоками информационного морока.

«Заметили, заметили мы это свечение, чистое само по себе, отдельное от всего. Вот оно, перед нами. Господи, это явь или это плод моего воображения?.. или это именно то начало, самое, самое начало, мучительно мной искомое для построения дальнейшего произведения жизни, то, за которое чаял я зацепиться мыслью, чтобы высказать просьбу о помощи у приятелей?.. или»…

– Будем? – усилила вопрос девочка сквозь таинственный женский свет, отделённый от её потёмок, подавая Дорифору очередной подрамник с картиной-репродукцией, где сочетается множество весьма сложных отношений света и тьмы.

Тот, мы знаем, стоял на стремянке, несколько в застывшем виде, пока мелькала у него в голове мысль, нами рассказываемая слишком долго и тяжеловесно. У него же она промелькнула почти мгновенно, и выражение лица, временно онемелое, не успело девочку ни испугать, ни удивить. Он ловко принял поданный совершенно явный предмет как, впрочем, и перед тем промелькнувшую мысль, уже охотно утвердившуюся в нём в качестве достоверной и не терпящей сомнения. «Иных “или” нам не надо», – подумал он. А вслух сказал:

– Если выберем одну дорогу, – он ответил будто в сторону, особо не вникая в смысл сказанного, и ловко ухватился за подрамник. Он и про себя, в мыслях, выразил недоумение по поводу одной дороги, потому что не мог предположить, о какого рода путей может идти речь в состоянии полного отделения света от тьмы.

– Неправильно, – девочка отпустила принятый им подрамник. – После встречи дорог не бывает.

Наверху, держа подрамник, бывший язычник, находясь в состоянии пытливости ума, несколько раз вымолвил про себя слова девочки: «после встречи дорог не бывает»; потом ловко воздел картину на её законное место, широко улыбнулся полураскрытым ртом и густо сморщил гармошкой верхушку лба. И в этот же миг он припомнил уже неоднократно посещавшую его мысль, самую нужную и почти отлаженную для не начатого, но необычайно и животрепещуще необходимого труда, ту мысль, которая так или иначе непременно затеривалась. То сбивалась она грубыми внешними причинами, то просто выветривалась подобно сновидению, то, даже робко записанная на листе бумаги, как-то пребывала там, по сути, в закрытом виде, да к тому же заваливалась куда-то под стол. «Ожидание встречи. Это и есть главное состояние человека. Не только человека, но и всей Вселенной. Состояние трепета. Ожидание всегда сопряжено с трепетом. Вот и в церемониальной лекции Луговинова говорилось почти о том же. Только там не говорилось об ожидании, не говорилось о встрече. А ведь оно и есть главное во всеобщем взаимодействии Вселенной. Это оно создаёт тот не выявленный наукой трепет, проявляющий все действия и формы. Всё находится в ожидании-трепете. В ожидании встречи. Главной встречи. И все дороги на ней обрываются за ненадобностью».

– Отец твой был прав, когда говорил о мудрости своей дочки. Вот, когда вернётся, обязательно доложу, – сказал он, сноровисто спрыгивая со стремянки.

– Уф, уф, уф, – так же дружно, как и работали, повздыхали они оба, когда последняя картина была вставлена в прежде обжитую нишу, и сели на пустой угловой диван с обивкой сдержанных тонов.

Но девочка, вместо того, чтобы начать тоже законно долго любоваться успехом общего дела, вдруг внимательно посмотрела на лицо Дорифора, словно впервые увидела его, и глаза юной художницы округлились. Потом встала и нашла свой рисунок с головы гипсового Дорифора. Взяла и поднесла к живому двойнику. Выставила рядом.

– Потрясающе, – сказала она.

– Что?

– Мы давно вместе, – девочка развернула рисунок ожившего гипса лицом к лицу наяву живого Дорифора.

Он тоже узнал в нём себя и тоже сказал:

– Потрясающе.

– Только ему надо показаться окулисту, – проговорила девочка и рассмеялась, – папа так постановил, потому что зрачков нет.

– Угу, – оригинал рисунка вздохнул глубоко-глубоко, будто готовился куда-то нырнуть.

Деревня Коломяги. Лето 2000-го, зима 2016-го.