Девочка и мертвецы

 — Нет, Ионыч, это Катенька! Сама призналась, что от страха так… мол, серых испугалась, вот желудок и не выдержал! — Федя повернулся к Катеньке и незаметно подмигнул. — Не вини ее, не нарочно она!

 — Дрянь! — не своим голосом закричал Ионыч, выпрыгивая из кабины. — Убью!

 — Да ладно тебе… — пробормотал Федя.

 — Где она?! — закричал Ионыч, вращая красными с похмелья глазищами.

 — Да вот… — Сокольничий показал пальцем на Катеньку. — Ты только сильно ее не наказывай, Ионыч, не нарочно ведь…

 — Я ей покажу “не нарочно”! — взревел Ионыч. Словно дикий вепрь налетел он на Катеньку и отвесил ей могучую пощечину. Девочка зажмурилась. Ионыч хватил ее кулаком по плечу. Катя упала в снег и свернулась калачиком. Ионыч замахнулся ногой, целясь Катеньке в живот, но удар пришелся по рукам, которые девочка выставила вперед. Ионыч плюнул на Катеньку, проворчал что-то матерное и пошел оттирать блевотину со штанины.

 Федя подошел к девочке, помог подняться. Катенька закашлялась. Посмотрела на руки: костяшки на пальцах были стесаны до крови.

 — Ну что ж ты так, лапонька, — шептал жалостливый сокольничий. — Не волнуйся, и тебе как-нибудь удастся увидеть золотые купола Китеж-града, и ты искупаешься в лучах его славы…

 — Не верю я в Китеж-град, дяденька. — Катенька робко улыбнулась разбитыми губами. — Мне мама давным-давно говорила, что это сказка для дяденек и тетенек, которые хотят сбежать от тягот жизни…

 — Ничего-ничего, и сомневающиеся рано или поздно уверуют, — спокойно ответил сокольничий и подсадил Катеньку в кабину. — Там тряпочка где-то есть… приберись хорошенько, вытри всё, пока Ионыч не вернулся, ладушки?

 — Хорошо, дяденька. — Катенька кивнула.

 — Умничка, — сказал Федя, развернулся и расстегнул ширинку.

 Стал писать букву “Ф” на снегу.

Глава восьмая

 У Камней паслось стадо снежных туров.

Подросток в унтах и пушистой шубе следил за травоядными животинами. У ног хлопца сидел крупный белый пес — полосатый язык наружу. Собака с подозрением наблюдала за чужаками. Ионыч затруднился определить породу собаки, но решил, что это неважно — главное, псина здоровая и опасная да еще и с острыми костяными рогами на лысой макушке. Снежные туры бродили кругами вокруг подростка и его пса. Пухлыми красными отростками они всасывали в могучие мохнатые тела серую травку, росшую у подножия теплых камней, — зачастую вместе с корнями.

 Федя остановил вездеход в тени высокого треугольного камня, вышел. Ионыч вытолкал из кабины Катеньку и вылез сам. Развязным шагом подошли к пастуху.

 — Где Пяткин? — спросил Ионыч строго.

 — Я — Пяткин, — сказал хлопец, рукавом вытирая сопливый нос.

 — Марик, ты? Я ж тебя махонького знал! — Ионыч всплеснул руками и похлопал мальчика по плечу. — Вырос сорванец! Радость-то какая!

 — Я вас помню, — буркнул Марик, поглаживая рычащего пса по голове. — У вас ферма возле Лермонтовки.

 — Да-да! — воскликнул Ионыч, с тревогой поглядывая на собаку. — А дедушка твой где?

 — Простудился деда, — сказал Марик. — Дома сидит.

 — Мой старый друг Пяткин. — Ионыч покачал головой. — Заболел… беда-то какая!

 — Никакой он вам не друг, — заявил Марик. — Вы у деда триста рубликов два года назад в долг на неделю брали, до сих пор не вернули.

 — Вот как раз и отдам должок! — нашелся Ионыч. — Верну и мгновенно удалюсь, чтоб зря старика Пяткина не тревожить…

 — Не удалитесь, — сказал Марик.— Сами знаете.

 Они как по команде посмотрели на восток. Небо на востоке потемнело, клубилось, щедро сыпало жгучими синими искрами.

 — Через час бурю сюда принесет, — буркнул Марик. — Пару полных суток из дома носу не высунешь — окатит, снесет.

 — Эх… — пробормотал Ионыч.

Федя и Катенька молча стояли в стороне. Девочка смотрела на Марика и завидовала ему: на мальчишке была чистая теплая одежда, на лице — ни следа побоев. К тому же с ним рядом находился замечательный белый пес, с которым у Марика наверняка очень теплые отношения, а Катенькина Мурка осталась дома, голодная и одинокая. Девочка заволновалась; хотела даже попросить Ионыча повернуть обратно, чтоб забрать кошку, но побоялась обеспокоить дядю — он столько пережил, вдруг сердце не выдержит? — и промолчала.

 — Садитесь в вездеход, — решил, наконец, Марик. — И тихонько езжайте за нами… Балык, ачу!

 Пес помчался вперед.

 — Что еще за “ачу”? — шепнул Ионыч Феде.

 Сокольничий пожал плечами:

 — Какой-то местный диалект. Село, что с них взять!

 — Идиоты деревенские! — заключил Ионыч и хохотнул. — Быдло!

 Ионыч, Федя и Катенька залезли в вездеход. Сокольничий завел мотор. Стадо двинулось вперед, широкими утиными лапами вминая снег в податливый серозем. Марик подгонял туров гортанными выкриками, пес Балык носился по полю, как лохматая комета, и громким кашляющим лаем возвращал отбившихся животных в стадо.

 Ионыч сказал:

 — Не доверяю я этому Марику. Как бы ни сдал.

 — Прав ты, Ионыч. — Сокольничий вздохнул. — В наше жестокое время никому доверять нельзя.

 — Деда его помню, — сказал Ионыч. — Тот еще черт, хитрый. До сих пор о долге помнит и внуку напоминает, ишь ты.

 — Им только деньги подавай, — сокрушенно покачал головой Федя. — Буржуи недоделанные.