Девочка и мертвецы

— Итак, сегодня минул ровно год с того момента, как исчез город Пушкино, а вместо него образовалась некромасса в несколько километров диаметром, которую не берут ни огнестрельное оружие, ни химикаты, ни специально обученные переговорщики.

Ионыч стукнул кулаком по приемнику. К’оля пискнул и замолчал.

— Врет, — сказал Ионыч. — Врет, собака: завтра годовщина дня, когда город исчез.

— Перепутали Ионыч. — Федя вздохнул. — Никакого доверия средствам массовой информации.

— Спать пошли, — глухо произнес Ионыч. — Спать нам пора.

И они пошли спать.

 За окном из-под сине-черного небесного одеяла выпирала сумасшедшая луна. Каплями прокисшего молока свисали звезды. Ухая, полетел филин. Врезался в дерево и упал в туче холодных сухих перьев. Проткнул головой ледяную корку, наглотался снега, еле выбрался и, бурча на птичьем, полез в свою уютную нору. По-шакальи захихикали мертвецы, наблюдавшие за филином с вершины круглого сугроба. Посмеялись и пошли обратно в свою некромассу.

И опять воцарилась тишина: противная, как капли в нос.

 

Глава вторая

 — Как видишь, Катенька, преступников и убийц наказывают далеко не всегда, — сказал Ионыч, посасывая кислое пивко. — Именно поэтому сегодня мы празднуем двухлетие Фединого превращения в мертвяка.

 — Я думаю, что нас так и не вычислили из-за нападения на Пушкино, — сказал Федя, ковыряясь ногтем в гниющем глазу. — И буря помогла. Списали, небось, на серых всё: они, мол, и Владилена Антуановича умертвили и вездеход его угнали.

 — А я считаю, — с нажимом сказал Ионыч, — что это такая общечеловеческая мораль, урок для всех нас: вот он, мол, как мир устроен. Справедливо, что ни говори, устроен: каждому шанс исправиться дает, даже последнему грешнику!

 — Мудрые слова, Ионыч, — согласился сокольничий.

 — Мы ведь не обычные люди! — Ионыч распалялся. — Мы как волки, санитары леса. Очищаем лес от дохлятины. Не будет нас, и лес задохнется в собственной вони. Потому сама судьба нас обороняет от злых нападок недоброжелателей.

 — Умные вещи излагаешь, Ионыч. — Сокольничий почтительно похлопал в ладоши. — Это потому, что мы с тобой приняли на грудь: горячие алкогольные пары поднялись по жилам и тем согрели разум, который теперь способен выдавать философские сентенции.

 — Я и без алкоголя умные вещи задвигать горазд, — заявил Ионыч и мутным глазом уставился на Катю. Девушка покраснела, отвернулась.

 — Ишь, вымахала, — пробормотал Ионыч. — Девка — загляденье, хоть завтра на выданье.

 — Выросла наша девонька! — Сентиментальный Федя смахнул слезу умиления.

 — Выросла-то выросла, да ума не набралась, — заметил Ионыч. — Интересно, однако, что дальше будет.

 Катя смолчала. Некогда ей было отвечать: свои длинные волосы костяным гребнем расчесывала, чтоб волосок к волоску лежали.

Глава третья

 Пришла весна. Слой снега к концу апреля стал очень тонким, выглянули островки зелени с белыми плевочками-подснежниками. Катя пошла прогуляться и собрала целую корзину весенних цветов. Радостная, прибежала домой, украсила подснежниками старый комод и дубовый пиршественный стол. Из лесу вернулся Ионыч, увидел цветы и вместо благодарности влепил Кате пощечину, а подснежники высыпал на пол и растоптал грязными сапожищами. Катя не унывала: побежала за веником и принялась за уборку. Ионыч угрюмо наблюдал за ней, стоя у порога. Плюнул и пошел пить самогон. Катя прибралась, украдкой посмотрела на дверь в столовую. На цыпочках прокралась в соседнюю комнату, вытащила из-под комода книжицу в дерматиновой обложке, сунула за пазуху. Кошка Мурка с любопытством посмотрела на Катю, мяукнула. Девушка присела на корточки, погладила кошку:

 — Мурочка, миленькая, не выдавай меня, хорошо?

 Мурка мурлыкнула и побежала на кухню. Катя последовала за ней. Кошка замерла подле блюдца, облизнулась и лукаво посмотрела на Катю.

 — Ах ты, хитрюжка! — Девушка улыбнулась и плеснула Мурке молока из крынки. Кошка опустила голову в миску.

 — Мурочка, ты не представляешь, как я сегодня счастлива, — прошептала Катя. — И ничто не испортит мое счастье! Ничто!

 — Катька-а-а! — зычно позвал Ионыч.

 Катя встрепенулась:

 — Да, дяденька?

 — Глянь, как там Федя! — приказал Ионыч.

 Федя болел. Он лежал на кровати в хорошо проветриваемой комнате, у самого открытого настежь окна. Катя взяла ведро, перегнулась через подоконник, набрала в ведро ноздреватого снега и высыпала на сокольничего. Федор поблагодарил ее слабым кивком.

 — Всю весну и лето так пролежу, — пробормотал он, моргая почерневшим глазом. — Вот напасть-то.

 — На крайний север вам надо, дядя Федя. — Катя покачала головой. — Туда, где мороз круглый год. Мертвое на морозе лучше сохраняется.

 — Глупости! Снега мне надо и побольше, — раздраженно ответил Федя и тут же смягчился: — Ты не серчай на меня, Катенька. Болею я, вот и злюсь без причины…

 — Это ничего-ничего, — прошептала Катя, набирая еще снега. — Вы, главное, держитесь, дядя Федя. А я буду молиться, чтоб весна и лето поскорее кончились, и холода настали.