Ленты лунного света, которым удалось просочиться сквозь облака, освещали выступающие вершины и изгибы надгробий и острые края цемента, обрамляющего некоторые из могил. Между этим кладбищем и тем, на котором они сегодня уже были, лежали световые годы. Куала Гаджах был усталым старым городишком, и его усталость сказалась на месте захоронений: треснутые, покосившиеся надгробия казались небрежно разбросанными по покатой земле, словно никто и не думал довести их размещение до ума. Большая их часть покрылась сорняками, некошеной травой и неубранными листьями, как будто о них давно позабыли.
Это место казалось Розику одновременно невыносимо печальным и болезненно знакомым.
– Ассаляму алейкум, жители загробного мира, – прошептала Сурайя, отпирая металлическую калитку и входя внутрь. Под ногами зашуршала сухая листва.
– Привет, призраки! – оба повернулись и сердито посмотрели на Цзин, которая тут же поправилась: – То есть… эм… приветствую, о обитатели кладбища.
Они стояли, глядя на тянувшиеся рядами могилы. Прежде, когда они болтали с Хусейном при свете дня, кладбище было не страшнее детской площадки. Теперь же было сложно думать о чём-то помимо того, что упокоилось в земле у них под ногами.
Сурайя стиснула в ладони стеклянный шарик.
– Разделимся, – сказала она. – Ищем детские могилы. Как тогда.
– Угу, – Цзин кивнула, но не сдвинулась с места, сжимая в руке совок, словно оружие.
– Так будет гораздо быстрее, – сказала Сурайя. – И эффективнее.
– Угу, – повторила Цзин. Вдалеке грянул гром, словно само небо сердилось, что они медлят. – Или… Знаешь… Мы могли бы пойти вместе…
– Наверное, ты права, отличная идея, – сказала Сурайя. Она говорила так быстро, что слова спотыкались сами о себя, торопясь быть услышанными.
Розик молчал, пытаясь понять, что именно чувствует.
Они методично прочёсывали кладбище слева направо. Оно плавно тянулось от мечети вверх, и каждый следующий ряд могил был чуть выше предыдущего. Поначалу они пытались читать надписи на всех надгробиях, мимо которых проходили, однако на расшифровку витиеватого арабского алфавита, которым были выведены имена и родословные, уходило слишком много времени. И вскоре они стали искать могилы поменьше, вмещающие явно юных покойных. Таких было мало. Ведьма называла Куала Гаджах «застрявшим» городом. «Застрявший во времени, застрявший в обычаях, застрявший в заурядности», – фыркала она. В таком городе молодёжь не остаётся; из него уезжают, пока это возможно, пока он не поймал тебя в сеть апатии и не высосал из твоих костей энергию и амбиции. Ведьма говорила, что здесь умирают от старости… «И порой дети с их обустроенной жизнью даже не вырвутся из своих шумных городов к тебе на похороны».
«Потому что люди, ведущие невероятно скучную жизнь, всегда ищут способы её немного разнообразить, – парировала она. – И готовы за это платить».
Забавно, что город в конце концов забрал и её.
Казалось, они шли очень долго, передвигаясь от могилы к могиле в разгар ночи. Но вдруг они услышали, как кто-то негромко напевает.
Розик почувствовал, как Сурайя напряглась, и увидел, что Цзин рядом с ней потянулась, чтобы взять её ладонь в свою.
– Это… это Раса Сайянг? – прошептала Цзин, выпучив глаза.
Она самая. Даже Розик узнал этот знакомый весёлый напев. Эту песню в Малайзии разучивали ещё в детстве: её пели, хлопая в ладоши, и в яслях.
Голос поющего был низким и хриплым.
– Раса сайянг ХЕЙ, раса сайянг ХЕЙ, ЙЕЕЕЕЕЙ лихат нона джяух раса сайянг сайянг ХЕЙ! – «Хей» выкрикивалось с радостным восторженным усилием.
Девочки медленно повернулись.
На свежей насыпи ближайшей могилы, скрестив ноги и поглаживая редкие волоски на подбородке, сидел пожилой мужчина в тонкой белой футболке и обёрнутом вокруг худой талии клетчатом саронге. Он выглядел настолько нормально, насколько это возможно, когда человек как ни в чём не бывало сидит на могиле посреди ночи. Не считая одной маленькой детали: подобно Хусейну он был не совсем здесь, и сквозь него можно было увидеть слабые очертания могил поодаль.
Сурайя и Цзин схватились за руки так, словно уже никогда их не расцепят.
– Как это мы видим его без шарика? – просипела Цзин.
Сурайя вопросительно посмотрела на Розика.
– Это всё луна, – сказала Сурайя Цзин.
Призрак, казалось, наконец их заметил. Он взглянул в их сторону, прищурившись и немного хмурясь.
– На что это вы уставились? – спросил он громким ворчливым голосом. – Вы, молодёжь, только и делаете, что таращите глаза. Где же ваши манеры, а? Почему так бесцеремонно?
– Простите, дяденька, простите, – залепетала Сурайя. – Просто я… мы не ожидали увидеть здесь кого-то ещё…