Девочка из Аушвица. Реальная история надежды, любви и потери

Мой брат Йозеф-Шалом был младше меня на шесть лет. Его назвали Йозефом в честь старшего брата нашего отца, который был раввином. Этот дядя эмигрировал на Землю Израиля в 1930-х и стал преподавателем в Еврейском университете на горе Скопус в Иерусалиме. Второе имя, Шалом, Йозеф получил в честь брата бабушки Ханы-Деборы. Йозеф-Шалом был светловолосым, с красивыми длинными пейсами и голубыми глазами. Он был ловкий, сообразительный малыш, и все его любили.

Моей сестре Фейге было восемь лет на момент ее смерти в Аушвице. Она была красивой девочкой с зелено-карими глазами и длинными темными волосами. За год до того, как нас выгнали из нашего дома, мы с ней пошли погулять в поле, полюбоваться урожаем, прежде чем его соберут. Фейге была очень сообразительная. Она все понимала и все знала. Она шла впереди меня, с прямой спиной, уверенная в себе. Помню, как я с любовью смотрела на нее и думала, какие у нее красивые длинные руки и ноги и что сама она славная и симпатичная. Впоследствии, когда у меня родилась первая дочь, Далия, я подумала, что она такая же красивая, как Фейге. В детстве у нее тоже были красивые длинные руки и ноги.

Моя малышка-сестра Песселе умерла в Комяте от коклюша, когда ей было девять месяцев. Это произошло сразу после смерти дедушки Азриэля-Цви, когда мой отец еще сидел шиву по своему отцу. Внезапная смерть ребенка стала огромной трагедией для всех нас, и мы все плакали и скорбели по ней.

Мой младший брат Хершеле (Азриэль-Цви) родился вскоре после того, и его назвали в честь нашего деда. У Хершеле тоже были голубые глаза и светлые волосы; он был очаровательным ребенком, умным и очень ласковым. Ему было почти три года, когда его казнили в Аушвице.

В Комяте я ходила в смешанную начальную школу для евреев и неевреев. В нашем классе было около двадцати детей, а нашу учительницу, венгерку, звали Тукач-Нейни – госпожа Тукач. Я также посещала среднюю школу в Комяте, тоже смешанную. Помню свой восторг перед тем как пойти в первый класс, и еще помню пенал, который мне купили – из коричневой кожи, похожий на маленький чемоданчик. Я была так рада, что все лето перед школой повсюду носила его с собой. Мне нравилось в школе, и я была прилежной ученицей.

Каждое утро я отправлялась в школу вместе с младшими братьями, которые ходили в подготовительный класс. Мой брат Лазарь занимался до полудня, а потом отправлялся с другими еврейскими мальчиками в хедер. Я возвращалась домой, брала обед, который мама готовила ему, и относила в хедер, чтобы он не тратил время и не отвлекался от учебы. Каждый вечер четверга Лазарь отчитывался перед нашим отцом за пройденный в хедере материал, и отец очень им гордился.

По понедельникам после обеда все еврейские дети в деревне занимались ивритом с еврейским учителем, получавшим зарплату от чешского правительства. По утрам в субботу мы учили иудаизм с меламедом[20], которого нанимали евреи, жившие в деревне.

Когда я была в девятом классе, в сентябре 1943-го, я начала ходить в старшую школу, где преподавали бухгалтерский учет. Школа находилась в соседней деревне, Салише. Туда трудно было поступить, и там училось очень мало евреев. Но я отлично знала математику и сдала экзамены без труда.

Я любила учиться, но прошло всего три недели, и перед самым еврейским Новым годом директор пришел в класс и объявил:

– В эту субботу будут занятия и состоится очень важный урок. Те, кто не придет на занятия в субботу… больше не смогут посещать школу.

Я сильно плакала, но мои родители без колебаний приняли решение: мы не можем нарушать закон Шаббата. Так, с большой печалью, я рассталась с бухгалтерской школой.

В ту зиму всех еврейских детей выгнали из школ в наших краях. Мои родители вместе с другими наняли для мальчиков частного учителя, который продолжал заниматься с ними дома. Меня же мама отправила учиться шить к еврейской девушке из нашей деревни, Хинде Вайссман, из семьи Лейбовиц. Навыки шитья, которые я получила у Хинды, помогали мне еще много лет.

Моя сестра Рухи, которой было тогда тринадцать с половиной, училась вязать в вязальной мастерской в деревне. Это была комната, где женщины вязали свитеры, носки и шапки для солдат на фронте. Их вязали из ангоры и овечьей шерсти, спряденной вручную. Рухи быстро освоила мастерство прядения и вязания и вскоре сама учила нас вязать. Под ее руководством мы вязали разные вещи и зарабатывали немного денег.

Евреи составляли около четверти населения деревни, и отношения между нами и нашими соседями-неевреями были обычно хорошими, основанными на взаимном уважении. Сегодня в деревне не осталось ни одного еврея, но в те дни Комят считался важным еврейским центром. Там были большая синагога, а также учебные заведения, иешива и хедер. В нашей деревне были иудейский мясник, раввин, меламед, канторы и иудейские судьи. Одним из таких судей был мой прадед, Шмая Кляйн.