Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф

Однажды маменька видела, как Юханна Октопиус тихонько прошмыгнула через двор к колодезной шахте и заглянула вглубь. Гермунд копал там, на дне, но каким-то образом, видно, почуял, что она стоит наверху, так как вскоре поднялся по лестнице и начал кричать на нее и браниться. Она тотчас обратилась в бегство, а он швырял ей вслед камни и песок. Гнал ее прочь, как шелудивую собачонку. Только Юханну Октопиус так просто не отпугнешь, она продолжала шнырять по усадьбе.

И вот однажды утром… К тому времени случились все беды, какие только могут случиться при рытье колодца, а шахта стала так глубока, что стоящий на дне видел в небе звезды, хотя наверху был белый день.

Ну так вот, однажды утром на кухню ворвался вконец запыхавшийся парень.

— Вода! — крикнул он. — Вода! — И побежал дальше.

Маменька, и экономка, и служанки бросились следом, и скоро все они столпились у колодезной шахты, заглядывая в глубину. И в самом деле увидали внизу блестящую водную поверхность!

Замечательное, торжественное событие, когда в усадьбе таким манером появляется вода. У маменьки выдалось тяжкое время, и она наверное много раз жалела, что затеяла рыть колодец, но теперь, когда пришла вода, от всего сердца возблагодарила Господа за этот великий дар.

Потом она спросила про Гермунда.

— Там он, внизу, — отвечал один из мужиков. — Должно, охота ему убедиться, что он впрямь нашел подлинную жилу.

Все окликали Гермунда, но он не отвечал. Кто-то из мужиков хотел уже спуститься и посмотреть, не стряслось ли с ним чего, когда колодезник появился на нижней лестнице.

Поднимался он медленно, без обычного проворства. Одной рукой нащупывал ступеньки, другую прижимал к глазам.

Песчинка в глаз попала, не иначе, решили все. Взобравшись на самый верх, он вытянул руку. Двое мужиков бросились на помощь, но никак не могли свести его наземь. Надо было всего-навсего поднять ногу да сделать шаг, а он не смел.

— Гермунд, голубчик, мы очень рады, что вы все ж таки нашли воду, — сказала маменька.

— Н-да, дорого мне досталась эта вода, хозяйка, — отозвался Гермунд. — Скверная штука приключилась со мной там внизу, аккурат как вода прорвалась. Ровно дымом в глаза пыхнуло. И теперь я ничегошеньки не вижу.

В конце концов его таки вывели наземь, и он сей же час рухнул на траву и закрыл ладонями глаза. Остальные молча ждали. Любить его не любили, но ведь сущий кошмар, коли он впрямь потерял зрение.

Немного погодя Гермунд сел.

— По-прежнему темень. Ослеп я. Конец мне пришел. Маменька пыталась успокоить его: скоро, мол, все пройдет.

Думала, он слишком долго пробыл внизу впотьмах и отвык от дневного света.

— Не-ет, — сказал Гермунд. — Глаза палит огнем. Выжгло их. Ослеп я. Что же со мною будет?

С этими словами он вскочил, вскинул руки над головой и хотел броситься в колодец. Мужики заступили было ему дорогу, но он их расшвырял.

— Оставьте меня! — крикнул. — Я хочу помереть там, внизу! Жуткое дело. Удержать его мужики не сумели, однако ж во время схватки он потерял направление и побежал не в ту сторону, прочь от колодца.

Заметался туда-сюда, с криком да с бранью. Хватал руками воздух, будто норовил поймать кого-нибудь, и кричал:

— Покажите мне, где шахта! Не то удавлю первого, кто под руку попадется!

Шумел он как безумный. Однако ж никакой беды не приключилось, народ-то разбежался-попрятался, а сам он, как ни странно, к устью широкой шахты не приближался.

Гермунд снова бросился в траву. Дергался и дрожал всем телом, ломал руки и то и дело изрыгал жуткие угрозы.

И пока он лежал там да бесновался, так что ни один взрослый мужчина не смел к нему приблизиться, откуда-то объявилась полоумная Юханна Октопиус. Вышмыгнула, как всегда, бесшумно. Никто ее не замечал, пока она не подошла вплотную к Гермунду.

Маменька хотела поспешить к ней, предупредить, да только опоздала. Юханна уже взяла его за руку.

— Не бранись этак! — сказала она по обыкновению тихо и мягко. — Я пришла помочь тебе.

Все думали, Гермунд сей же час схватит ее за горло и удавит. А он хоть и разразился злобным диким хохотом, но вреда ей не причинил.

— Я пришла, — повторила она. — Они знали, что случится, и послали меня сюда. Я ведь родилась на свет только для того, чтобы помогать тебе.

Не иначе как было в ней что-то благотворное. Он взял ее руки, положил на свербящие глаза.

— Полоумная Ханна! — воскликнул он. — Полоумная Ханна! — Но по голосу было слышно, что это не ругань, а признательность.

— Ничего, что ты слепой, — сказала она. — У меня-то глаза есть.

Он был вконец беспомощен и несчастен и, пожалуй, воспринял как утешение, что есть человек, который любит его хоть слепого, хоть зрячего, слабого или сильного, злого или доброго, бедняка или богача.

Маменька пока что оставалась неподалеку. Не было у нее уверенности, что все это кончится добром, но тут она услыхала слова Гермунда:

— Приятно чувствовать на глазах твою руку.

Тогда маменька успокоилась. Пошла по своим делам и знаком показала остальным, чтобы расходились. Она, как видите, поняла, что свершилось великое чудо. Любовь-то правильно наставляла. Господь изначально назначил этим двоим быть вместе.