Девочка, которая пила лунный свет

Испугавшись, что шутка зашла слишком далеко, Глерк поднял Луну всеми четырьмя руками и посадил на верхнее правое плечо. Девочка возмущенно закатила глаза и слезла.

– Потому что тогда не нужен будет сверчок.

В груди у Луны поселилось что-то колючее. Кололо все тело. И сама она весь день была колючая.

– Куда ушла бабушка? – спросила Луна.

– Сама знаешь, – ответил Глерк. – Но на следующей неделе она вернется.

– Терпеть не могу ждать! Вот бы она пришла сейчас.

– Поэт говорил, что нетерпение пристало малым существам – блохам, головастикам да фруктовым мушкам. А ты, моя дорогая, во много раз больше фруктовой мушки.

– Терпеть не могу твоего Поэта! Пусть утопится в болоте.

Эти слова потрясли Глерка до глубины души. Он прижал к сердцу все четыре руки и грузно осел назад, огородившись хвостом, словно для защиты.

– Как ты можешь так говорить?

– Я серьезно! Ну, почти, – сказала Луна.

Фириан летал от девочки к кошмару, от кошмара к девочке и не знал, где сесть.

– Иди сюда, Фириан, – позвала Луна, открыв карман на боку платья. – Можешь пока поспать здесь. Сходим на утес, посмотрим, может быть, бабушку уже можно разглядеть. С утеса видно очень далеко.

– Рано еще, – сказал Глерк. – Раньше чем через несколько дней твою бабушку разглядеть будет невозможно. – Глерк внимательно присмотрелся к девочке. Сегодня с ней было что-то… что-то не то. Но что именно – он понять не мог.

– А может, возможно, – возразила Луна, развернулась и пошла прочь по тропинке.

– Терпение бескрыло и бездвижно, – прочел ей вслед Глерк.

Терпение не бегает вприпрыжку,
Не скачет, не гарцует, спотыкаясь.
Терпение – в покое океана,
Терпение – в дыханье горных склонов,
Терпение – в тяжелом сне болота,
И в песне звезд, единой и могучей,
Которой нет конца.

– Я тебя все равно не слушаю! – крикнула, не оборачиваясь, Луна. Но она слушала. Глерк это точно знал.

* * *

КОГДА ЛУНА добралась до подножия утеса, Фириан уже спал. Этот дракончик мог спать где угодно и когда угодно. По части сна он был мастер. Луна сунула руку в карман и ласково погладила его по голове. Фириан не проснулся.

– Уж такие они, драконы, – проворчала Луна. Именно эти слова она не раз слышала в ответ на свои вопросы, хотя смысл ответа от нее ускользал. Когда Луна была маленькой, Фириан был старше ее – это было сразу ясно. Он учил ее считать, учил складывать и вычитать, умножать и делить. От него она узнала, как числа превращаются в нечто большее, как через них можно выразить движение и силу, пространство и время, кривую и круг, натяжение пружины.

Но потом все изменилось. Фириан с каждым днем казался девочке все младше. Иногда ей чудилось, что, пока сама она стоит на месте, он движется назад, а иногда наоборот – что это Фириан стоит на месте, а сама Луна торопится вперед. Почему так, спрашивала Луна.

– Уж такие они, драконы, – отвечал Глерк.

– Уж такие они, драконы, – соглашалась с ним Сян. И оба пожимали плечами. Драконы, и все тут. Ничего ты с ними не поделаешь.

Однако этот ответ не мог удовлетворить Луну. По крайней мере, Фириан никогда не пытался уйти от многочисленных вопросов, которые задавала Луна, и никогда не напускал туману. Во-первых, потому, что не знал, что значит «напускать туман». А во-вторых, обычно он просто не знал ответа. Если, конечно, речь шла не о математике. Уж тогда ответы было не остановить. Ну а во всем остальном он был просто Фириан, и только.

Луна добралась до верхушки утеса незадолго до полудня. Она заслонила глаза от солнца и вгляделась в даль. Так высоко она еще никогда не поднималась. И была рада, что Глерк не стал ее останавливать.

Города лежали по ту сторону леса, где пологий южный склон горы переходил в плоскую надежную равнину. Там земля не пыталась убить человека. А дальше, как знала Луна, были фермы, и другие леса, и горы, а в конце – океан. Но так далеко Луна никогда не бывала. По другую же сторону горы – на севере, – не было ничего, кроме леса, а за лесом – болото, которое покрывало собой половину мира.

Глерк рассказывал, что из этого болота родился весь мир.

– Как? – тысячу раз спрашивала его Луна.

– В стихах, – отвечал иногда Глерк.

– В песне, – говорил он иногда. Но больше ничего не объяснял и говорил только, что когда-нибудь она сама все поймет.

Какой противный этот Глерк, подумала Луна. Все они противные. А противней всего была головная боль, которая усиливалась день ото дня. Луна села на землю и закрыла глаза. В опустившейся темноте она разглядела голубизну с серебристым краем и что-то еще. Что-то твердое и крепкое, как орешек.

Мало того – эта штука мерно стучала, словно в нее был встроен крошечный часовой механизм. Щелк, щелк, щелк.

«Каждый щелчок – это шаг к концу», – подумала Луна. Она потрясла головой. Что за странная мысль? Непонятно.

«К концу чего?» – задумалась она. Но ответа не знала.