Девочка, которая пила лунный свет

– Главное – твердо видеть цель, – вслух сказала Луна, и сказанное эхом отозвалось у нее в костях. – Настоящая ведьма всегда способна обойтись тем, что под рукой.

Это были не ее слова. Так говорила бабушка. И говорила она это в присутствии Луны. Но слова моментально улетучивались из памяти и уносились прочь. И вот теперь они вернулись. Наклонившись, Луна сплюнула на землю и замесила грязь. Левой рукой она вырвала пучок сухой травы, торчавшей в трещине между камнями, измазала траву в грязи со слюной и сплела сложный узел.

Она не понимала, что делает, – точнее, понимала, но не до конца. Ее вели полузабытые чувства, она словно заново вспоминала песню, однажды слышанную и потом почти позабытую.

– Покажи мне бабушку, – сказала она, сунула большой палец в центр узла и растянула дыру.

Поначалу она ничего не увидела.

Потом ее глазам предстал мужчина с жестоко изрезанным шрамами лицом. Он шел через лес. Он был напуган. Он спотыкался о корни и дважды ударился о дерево. Он шагал быстро, как человек, который точно знает, куда идет. Впрочем, это было не важно, потому что следилка не сработала. Луна не просила показывать этого человека. Она хотела увидеть бабушку.

– Покажи мою бабушку, – еще строже сказала девочка, повысив голос.

На мужчине был плащ. На ремне по бокам висели два ножа. Ворот плаща человек держал приоткрытым и тихо что-то приговаривал, заглядывая внутрь. В кожаных складках мелькнул клювик.

Луна пригляделась. Это была ласточка. Старая, больная ласточка.

– Я тебя нарисовала, – сказала вслух девочка.

Словно услышав ее слова, ласточка высунула головку и огляделась.

– Сказано тебе, покажи бабушку! – почти закричала Луна.

Ласточка забила крылышками, затрепыхалась, закричала, отчаянно пытаясь выбраться наружу.

– Погоди, погоди, глупенькая, – сказал мужчина. – Вот вылечим тебе крыло, и полетишь. На-ка, съешь паучка.

С этими словами мужчина сунул в кричащий разинутый клюв дергающегося паука.

Ласточка проглотила подношение с видом одновременно недовольным и благодарным.

Луна застонала от обиды.

– Ну не получается у меня! Покажи ба-буш-ку! – по слогам произнесла она. Теперь в дыре видна была одна только головка ласточки. Ласточка смотрела прямо в глаза Луне. Она не могла видеть девочку. Никак не могла. И все же Луна готова была поклясться, что птичка медленно качнула головой туда-сюда.

– Бабушка? – прошептала Луна.

Окошко потемнело.

– Не уходи! – воскликнула девочка.

Окошко следилки оставалось темным. Но не потому, что следилка сломалась, поняла вдруг Луна. Кто-то мешал ей исполнять свою работу.

– Ах, бабушка, – прошептала Луна, – что же ты наделала?

Глава 37, в которой ведьма узнает кое-что весьма удивительное

«Это не Луна, – снова и снова твердила Сян. – Моя Луна дома, с ней ничего не может случиться». Она повторила это столько раз, что в конце концов сама поверила. Человек сунул ей в клюв еще одного паука. С точки зрения Сян, паук выглядел премерзко, но нельзя было не признать, что птичьей части ее существа угощение пришлось по вкусу. Она ничего не ела с самого превращения. И впредь не будет. Мир медленно уплывал во тьму, но она не грустила и не жалела ни о нем, ни о себе. Вот только Луна останется одна…

Сян вздрогнула. Птицы не плачут. Будь она человеком, она бы расплакалась. И плакала бы всю ночь.

– Как ты там, дружок? – спросил мужчина, опасливо понизив голос. В человеческом обличье Сян многозначительно закатила бы глаза, но ласточкины черные бусинки не были приспособлены для таких вещей, и человек ничего не заметил.

Впрочем, Сян была несправедлива к нему. Он был довольно славный, хотя, пожалуй, несколько порывистый. Слишком, как бы это сказать, увлекающийся. Она таких повидала.

– Ты, конечно, ничего не понимаешь, ты же птица, но знаешь, я ни разу в жизни не сделал больно ни одному живому существу.

Голос его надломился, в глазах стояли слезы.

«Ого, – подумала Сян. – Плохо тебе, бедняга». И она прижалась к нему покрепче, забормотала и зачирикала, изо всех сил стараясь успокоить его, несмотря даже на птичье обличье. За пятьсот лет Сян отлично научилась успокаивать людей. Утишать их печали. Умерять боль. Сочувственно слушать.

Мужчина развел небольшой костер и принялся жарить извлеченный из заплечного мешка кусок колбасы. Будь Сян в человеческом обличье, запах жареного мяса приятно щекотал бы ей обоняние и пробуждал вкусовые сосочки. В птичьем же обличье она учуяла в колбасе не меньше девяти разных приправ, толику сушеных яблок и немного лепестков циринника. И любовь. Много-много любви. Запах любви достиг ее обоняния еще прежде, чем человек открыл мешок. «Эту еду приготовили чьи-то любящие руки, – подумала Сян. – Кто-то его очень любит. Повезло парню».

Колбаса шипела и истекала жиром.

– Я бы предложил тебе кусочек, но ты же такое, наверное, не ешь?