Девочка, которая зажгла солнце

— Ты совсем не знаешь меня. Забавно, правда? Думала, я покорно отступлю? Глупости. Мне есть, в чем тебе признаться. Точнее, выговориться, потому что молчать уже невыносимо, особенно когда так часто приходится видеть твое слишком правильное и самоуверенное лицо. Давай отвлечемся, — тем же голосом предложила Рэй, снова набивая рот очередной порцией пропитанного кремом бисквита. — Кстати, получилось неплохо. Дивный вкус, вот только… Ты старательно заливала тесто в форму, украшала жидким шоколадом верхний слой и знала наверняка, какой получится кекс на самом деле — каждый ингредиент подобран не случайно, определенное количество сахара, соли, но не в этом главное. Шутка в том, что все равно, как точно ты бы пыталась подражать рецепту — получится по-другому, и это не будет являться твоей виной. Блюдо в каком-то роде само себя создает. Бисквит затвердевает, поднимается, стесненный железными стенками, а крем пропитывает каждый его слой и приобретает новый вкус, находясь в жарком плену духовки… Все люди — те же кексы, мама, только большие и ни капельки не съедобные. Они как пирожные, и у всех них разные начинки и внешний вид: кто-то сделан целиком из клубники, кто-то — иссох, но по-прежнему пахнет имбирем и Рождественскими песнями, третий может состоять из сладкого лимона и летней мяты. И мы сами выбираем, застыть в одном положении, затвердеть изнутри или переливаться жидким сиропом. Поэтому ты ошибаешься, но не хочешь этого признавать.

Джанетт смотрела на дочь с нескрываемым презрением, так, как еще никогда не смотрела ни на одного близкого ей человека. Даже когда Элиот случайно пролил свой утренний чай со сливками на ее любимый бежевый диван, или Хлоя по-глупости сказала какую-то грубость, ее взгляд не становился таким. В серых глазах эмоции сменяли друг друга с каждым новым взмахом подкрученных тушью ресниц; от неприятного удивления, сомнения и ужаса до ненависти и пытливой издевки — женщина будто поверить не могла, что это милое рыжеволосое существо, приходящееся ей родной дочерью, может подумать, а тем более произнести такие страшные слова. Она была подавленна, расстроена, и уже не могла сдерживать ярости в своем дрожащем визгливом голосе:

— Ты! Неблагодарная! Я забочусь о тебе, оберегаю, храню тебя, как самый прекрасный на свете цветок, и вот чем ты решаешь мне отплатить за мою доброту и ласку! Замечательно, да, теперь я понимаю, что с тобой…

Но договорить ей не удалось — в заполненную враждебной пустотой комнату ворвалась испуганная Хлоя, в одной руке сжимающая раскрытый тюбик помады, а другой наспех заправляя волосы за воротник рубашки. Рэйчел и сама не могла себе объяснить, почему вид растрепанной сестры произвел на нее такое сильное впечатление. Макияж в персиковых тонах придавал лицу какую-то осеннюю свежесть, но оставленный неосторожным взмахом песчано-каштановый след, начинающийся в уголке губы и перечеркивающий щеку, был куда удивительнее.

«Она словно ела солнечный мед и забыла вытереть губы», — подумала про себя Рэйчел, переключая все внимание с рассерженной матери на присоединившуюся к ссоре Робертсон. «Как будто заперлась от постороннего шума в своем маленьком светлом мире, забылась там и наслаждалась каждым мгновением, проведенном в сладком одиночестве. Выудила из самого сокровенного места маленькую баночку, откупорила ее и, зажмурившись, ела золотую пыльцу, забыв о жутком осеннем холоде за окном и обо всем, что только есть вокруг. Но чуть только услышав странный шум, бросилась прочь, как совершивший кражу преступник, и след ее вины красуется на румяной щеке, как вечное напоминание о счастье. Наверное, хорошо бы иметь тоже такую баночку с оживляющим душу нектаром».

— Что случилось? Мам? Рэй? У вас… все хорошо?

— Я не желаю видеть больше эту мерзавку! — вместо ответа воскликнула Джанетт и бросилась в коридор; раздались тяжелые, но быстрые шаги по лестнице, и все утихло. Блондинка посмотрела на сестру, и обеим пришлось замереть в выжидающем молчании.

Я не буду спрашивать тебя, что ты натворила, — будто говорила первая, не шевеля губами, а лишь прожигая девочку своими глазами насквозь. — В этом вряд ли будет какой-то смысл, верно? Сделанного уже не вернуть. Нам стоит поговорить об этом прямо сейчас?

Рэйчел заворожено смотрела на размазанную помаду и тоже ничего не говорила, а только чуть видимо покачнула головой, и огненная копна бережно обняла хрупкие плечи.