Девочка, которая зажгла солнце

Рэйчел с благодарностью посмотрела на сестру и попыталась выдавить из себя улыбку, но безуспешно; какое-то тупое холодное безразличие не позволяло настоящим эмоциям вырваться, вспорхнуть и облегчить уставшую от груза душу. Они встали поперек горла, так, что хотелось и плакать, и смеяться одновременно, оглушительно, чтобы избавиться от гадкого ощущения всепоглощающей тишины в воздухе. Младшая Робертсон вытерла влажные глаза тыльной стороной ладони и подумала про себя: «Иногда людям и вправду бывает нужно помолчать. Совсем немного или же целую вечность без единого звука и брошенного слова — однако и этого может показаться недостаточным, и придется молчать две или три вечности, чтобы произошло осмысление. Ведь своим молчанием порой можно сказать куда больше, нежели целой историей — происходит самая настоящая борьба мыслей; лишь немногим удается не сбиться с начального пути и сплестись с тишиной в едином движении, раствориться в ней и возникнуть позже перед глазами в сотнях оттенков и пятен, крапинок и чувственных мазков. Нужно только разглядеть тот самый момент, когда слова постепенно теряют свое значение, и… замолчать ненадолго. А после понять, что кроме этого ничего и не нужно для настоящего счастья».

Ты готова, пчелка? Потому что я знаю, какого это — переживать боль в одиночестве, без поддержки и малейшего понимания. Нести в себе всю тяжесть, а затем рассыпаться на куски, так и не справившись с ней, сдавшись, угодить в черную пропасть и навсегда в ней остаться. Обещай мне, что не допустишь этого. Сразу дашь знать, когда станет настолько плохо, что все хорошее поблекнет по сравнению с ужасным чувством отчаяния; когда мир поменяет свой цвет и захочется рассказать… что-нибудь. Обещай, что перестанешь об этом думать, хорошо? Ведь звезды в темноте не бояться падать под миллионами восторженных взглядов, чтобы после переродиться в новое и не менее удивительное — и люди могут позволить себе слабость. Мы не должны терпеть то, что угнетает изнутри, поняла меня? Пожалуй, это единственный совет, который я могу дать тебе в таком случае.

Хлоя встала из-за стола и уже было направилась к выходу из злополучной кухни, как вдруг крутанулась на месте и спросила несколько приглушенно:

— Этот кекс того стоил?

Рэйчел вздрогнула оттого, как громко прозвучал этот вопрос в некогда беззвучном пространстве волшебной комнаты, а потому сначала с непониманием и удивлением посмотрела на сестру. Но та терпеливо ждала — статуя с разводом сладких персиков на губах, будто просвечивающая насквозь какой-то непонятной энергией и наполненная теплом, и оно выступает на лице в виде оранжевых и коричневых теней в загадочном блеске глаз. Ждала и наблюдала, как зеленая задумчивость меняет с каждой секундой свой цвет и переливается без ведома своей хозяйки: из темного изумруда превращается в бледную мяту и возвращается обратно, в темный мрак болотистой воды и густой донной тины. Девочка помолчала немного (но для нее эта неловкость продлилась не меньше самого долгого часа) и, наконец, твердо ответила, не сводя глаз с удивительного создания, застывшего в дверях. На это Хлоя только удовлетворенно кивнула и вышла вон. Раздались легкие шаги поднимающегося вверх по лестнице человека, слабый шум этажом выше, чей-то взволнованный голос. Затем все стихло.

Осталась лишь маленькая грустная Рэйчел с отпечатанной на милом лице улыбкой понимания и тяжелой болью в глазах. Остались кексы, покорно умостившиеся на большом блюде и трепливо ожидающие вечернего чаепития или ужина, чтобы порадовать собой семью и исчезнуть бесследно под беспорядочный смех в волне задушевного разговора. Осталась ледяная изморось за окном, которая к следующему утру превратится в тонкую кромку льда или крошки невидимого инея, никем не замеченная в ранний рассветный час, и тихое, но уверенное «да», унесенное в никуда и вскоре тоже всеми забытое, как этот ноябрьский холод улицы, шоколадный бисквит…

…и одинокая рыжеволосая девочка с печальными зелеными глазами и въевшимся в кожу запахом маковых цветков под раскаленным солнцем.

Глава 32